– Ударьте по скале, – велела девушка. – Так надо. Это нас спасет.
Я не мог поверить, но тем не менее попытался занести меч над головой. И в тот самый миг, когда я уже решил, что ничего не выйдет, опять явился мой двойник. Невнятно и с явной болью он знаком приказал следовать за ним. А затем шагнул в скалу и исчез.
Я закричал и изо всех сил обрушил боевой клинок на гранитную стену. Раздался странный звук, словно треснул лед, но стена устояла. К моему удивлению, меч тоже выдержал. На нем не осталось ни царапины.
Где-то сзади застрекотал пулемет.
Я еще раз замахнулся клинком. И снова ударил по скале.
На этот раз в глубине гранита что-то застонало и хрустнуло, и по стене поползла тонкая трещина. Я оторопел. Если бы клинок не был так хорошо сбалансирован, я не смог бы взмахнуть им в третий раз. Но я это сделал.
И вдруг клинок запел, голоса вибрирующего металла и вибрирующего гранита каким-то образом слились в изумительной гармонии. Песня проникала в самую душу, становилась громче и громче, пока не заглушила все остальные звуки. Я попытался поднять меч в четвертый раз, но не смог. С оглушительным треском огромная плита разделилась. Расщепилась, как доска, с резким хрустом, и что-то холодное и древнее потекло из щели, окутывая нас. Бастейбл тяжело дышал. Девушка остановилась и выпустила несколько стрел в нацистов, попала или нет, я не увидел. Бастейбл неуверенно двинулся вперед, мы пошли следом – в огромную пещеру, по полу, гладкому, словно мрамор. Мы слышали эхо. Звуки напоминали человеческие голоса. Перезвон колоколов вдали. Мяуканье кошки.
Я испугался.
Неужели я стою у врат Ада? Я понимал: если каменная стена закроется за моей спиной, как в легенде о крысолове, я буду похоронен здесь живьем, отрезанный от всего, что любил и ценил. Ненормальность того, что произошло, что я каким-то образом создал резонанс, расколовший огромную скалу и открывший пещеру, подтверждала странную легенду, которая, как все знают, появилась на основе реального события – детского крестового похода в тринадцатом веке. Я едва не потерял сознание. Но затем почувствовал, как девушка коснулась моего локтя, и пошел вперед. Каждый ушиб, трещина и перелом причиняли мне почти невыносимую боль. Вперед, во тьму.
Бастейбл бросился вперед, и я потерял его из виду. Я позвал его.
– Нужно пройти через сталагмитовый лес, – отозвался он. – Поторапливайтесь, граф. Стена пока не закрылась, а Гейнору хватит смелости последовать за нами!
Раздался визг тормозов. Пещера ярко осветилась: это автомобиль Гейнора заехал внутрь сквозь пролом в скале. Кузен напоминал безумного охотника в погоне за жертвой. На машине вместо коня. Его не пугали ни препятствия, ни трудности, пока он шел по следу.
Снова застрочил автомат. Что-то загудело, словно колокол, а затем звякнуло, как разбитое стекло. Нечто тяжелое прилетело из темноты и упало рядом со мной. Меня окутало облаком мелких осколков.
Выстрелы попадали в горную породу, типичную для этих пещер. В свете фар я попытался разглядеть, что там впереди.
Бастейбл и юная лучница тоже всматривались в свод пещеры, опасаясь, что из-за выстрелов он может обрушиться.
Рухнул очередной сталагмит, и осколки оцарапали мне лицо и руки. Я снова поднял глаза, внезапно оступился и покатился вниз по склону, по осыпавшимся камням.
Бастейбл сверху крикнул:
– Не выпускайте меч, граф Улрик! Если мы потеряемся, отправляйтесь на Морн и найдите офф-му.
Эти слова казались бессмысленными и нелепыми. Но мне некогда было задумываться, я одновременно пытался остановиться и удержать в руках Равенбранд. Отпускать его я больше не собирался.
Мы стали единым целым.
Человек и меч объединились в страшном союзе, и один зависел от другого.
Я подумал, что если один из нас погибнет, то и другой в тот же миг перестанет существовать. И произойти это могло в любую секунду: склон становился все круче, и падал я все быстрее, вниз и вниз, на невозможную глубину.
Глава шестая
В земных глубинах
Когда мое тело наконец перестало кувыркаться и остановилось, я мучительно зарыдал. Ладонь моя словно срослась с рукоятью клинка. В глубине души я понимал, что Черный меч – мой единственный шанс на спасение. Как ни странно, но, кажется, при падении я даже ничего не сломал. Обычно после такого не выживают. Крепкая стеганая охотничья кепка защитила голову от ударов. Сдвинув упавший на глаза козырек, я понял, что лежу в полнейшей темноте. Крики и случайные выстрелы остались далеко наверху, но они еще как-то связывали меня с человечеством. Мне захотелось подать голос, сообщить, где я, хотя я понимал: если сюда придут нацисты, они убьют меня и заберут меч.
Но я даже крикнуть не мог. Хорошо еще зрения не лишился. Огни осветили край скалы, и я смог примерно определить высоту, с которой рухнул. Достиг ли я дна, трудно сказать. Вполне могло оказаться, что, сделав шаг-другой, я упаду в еще одну холодную бездонную пропасть – или в саму преисподнюю, где буду вечно болтаться между жизнью и смертью, сознанием и мрачным небытием. Обрету судьбу, что являлась мне во снах – они, как теперь представлялось, предсказывали постигшее меня невероятное приключение.
Я начал с облегчением ждать его окончания. Меня тут никто не найдет. Вскоре я засну, а потом умру. Я сделал все что мог, восстав против нацистов, и жизнь моя наконец-то обрела смысл. Если я и должен умереть, то умру, исполнив свой долг, с мечом, моим защитником, в руке. Умру непобежденным, как и мечтал. В наши времена мало кто может на это надеяться.
Что-то коснулось моего лица. Мотылек?
Раздался голос девушки. Она тихо прошептала на ухо:
– Молчите, пока они не уйдут.
Девушка сжала мою руку, и это настолько успокоило меня, что я сам удивился. Каждый прерывистый вздох отдавался болью в груди. На мне живого места не осталось, но ее прикосновение утоляло боль. Я тут же воспрял духом. Что я ощущал по отношению к ней, почти девочке, трудно сказать. Товарищество? И лишь слабый намек на сексуальное влечение. Поразительно: ведь ее чувственность и грациозность привлекли бы внимание большинства мужчин. Вероятно, я уже перешел ту грань, когда человек способен ощущать страсть и похоть. Такие потребности при столь мрачных обстоятельствах приводят лишь к неврозам и саморазрушению, что-то похожее мне довелось наблюдать в жизни родственников-эротоманов. Для них не было ничего слаще запаха пороха.
Я спросил, не согласится ли она назвать свое настоящее имя. Неужели ее в самом деле зовут Герти? Она засмеялась.
– Меня так никогда не звали. Имя Уна вам знакомо?
– Только из Спенсера
[2]. Имя леди истины.
– Возможно. А мою мать вы не помните?
