– Чифа прибили в драке возле чайного домика, – сказал он и мотнул головой в сторону выхода. – Затеял потасовку капитан. Платит он плоховато, зато вы, по крайней мере, выберетесь из Рангуна, что скажете?
– Скажу, что вы правы.
– Вот он там как раз и сидит. Представить вас ему?
Я выразил согласие. И вот таким образом я оказался в Сингапуре, пусть даже не вполне на том корабле, на который завербовался.
Вечно засаленный киприот, командовавший «Андреасом Пападакисом», родом из какой-нибудь гнусной портовой дыры, торговал напропалую любым товаром, если тот сулил хоть малую прибыль. Поначалу мы направлялись в Бангкок, но во время шторма, когда наша система связи вышла из строя, машины отказали. Два дня нас мотало и болтало. Мы предпринимали попытки произвести ремонт, находясь в воздухе, вследствие чего потеряли двух матросов. Наконец наш старый воздушный мешок начал заваливаться и неуклонно пошел вниз.
«Пападакис» не был создан даже для малейшей непогоды, и даже при самой небольшой опасности на него нельзя было полагаться. Кабель гондолы и рулевая система требовали неотложного ремонта. Мы упустили момент, когда проплывали над водой и тем самым отказались от малого шанса приземлиться, не подвергаясь серьезной опасности. Капитан был занят тем, что напивался как свинья, и ни в какую не желал слушать моего совета; что до остальных членов экипажа, этого пестрого сброда подонков из всех портов Адриатики, то те впали в откровенную панику. Я прилагал все усилия к тому, чтобы уговорить капитана выпустить оставшийся газ, но он сказал мне, что лучше знает, что ему делать. И как следствие – мы падали, мы опускались все ниже и ниже, приближаясь к Малайскому полуострову. «Андреас Пападакис» стонал и вздыхал, как будто собирался лопнуть по всем швам.
Весь корпус дрожал. Капитан стоял у переднего окна, уставившись наружу, и лицо его не выражало абсолютно ничего. Мне показалось, что он тихо препирался по-гречески с силами судьбы, которых считал ответственными за постигшее нас несчастье. Он, похоже, вообразил таким образом найти выход из неизбежного и намеревался выторговать себе спасение. Я крепко держал рулевое колесо и пламенно молился о том, чтобы наконец показалось море или, по меньшей мере, река, но мы падали над густыми джунглями. Я вспоминаю о море зеленых ветвей, об отвратительном хрусте ломающегося металла и дерева, об ударе по ребрам, который отбросил меня назад в объятия капитана, который немедленно отозвался отборной бранью.
По случайности он спас мне жизнь, в то время как сам сломал себе позвоночник. Раз или два я ненадолго приходил в себя, когда меня выковыривали из груды обломков, но впервые очнулся в госпитале св. Марии в Сингапуре. Я сломал несколько костей, которые уже заживали, и получил несколько ранений, за которыми также хорошо ухаживали. Скоро я уже набрался сил, за что благодарен Фонду Вспомоществования Воздухоплавателям, оплатившему мое лечение и время моего выздоровления, проведенное в больнице.
Мне повезло. Кроме меня, в живых остались еще два человека. Пятеро других умерли в больницах для туземцев, куда их доставили.
Я выздоравливал и радовался тому, что не нужно ломать себе голову насчет работы, потому что я – в Сингапуре, где нет сложностей с тем, чтобы получить постоянное место. В это же время я начал читать о растущем напряжении между некоторыми великими державами. У Японии возникли территориальные споры с Россией. Русские выказывали не меньшие империалистические аппетиты, чем японцы, хотя в России была к тому времени уже республика. Но несмотря на это, мы ничего не знали о войне вплоть до того вечера 22 февраля 1941 года: ночь нападения Третьего Японского Флота, ночь, когда британская мечта об утопии была разрушена навсегда.
* * *
Мы пытались выбраться из развалин колонии. Госпитальное судно было пришвартовано к вспомогательной мачте и последовательно наполнялось содержимым обуглившегося и опустевшего помещения госпиталя. Силуэт огромного воздушного корабля вырисовывался на фоне рубиново-красного неба, озаренного тысячами огней. Сегодня все это представляется мне бегством из Содома и Гоморры прямиком в Ноев ковчег! Крошечные фигурки пациентов и персонала носились, охваченные паникой, по раздутому брюху госпитального судна, а над нами пролетали беспощадные военные корабли японцев. Они вынырнули из мрака ночи совершенно неожиданно, безрогие бестии небесных полей, чтобы посеять над Сингапуром свои пылающие зерна.
Наше сопротивление было совершенно бессмысленным. Вдалеке в поднебесье шевелились лучи нескольких прожекторов, и время от времени в их свете обнаруживались густые облака дыма, в которых можно было разглядеть части огромных воздушных крейсеров. Гремели три оставшиеся у нас зенитные пушки, посылая снаряды вверх, но те либо не попадали, либо взрывались о борта атакующих судов, не причиняя им вреда. Несколько наших истребителей промчались на скорости в четыреста миль сквозь темноту и безрезультатно обстреляли корпуса кораблей, но те были прочнее стали. Наших сбили направленными выстрелами. Я видел, как они уходят в штопор и бьются, точно испуганные колибри. Затем в них попадали магнезиумные пули и они с визгом уходили в пылающий хаос.
Наш корабль не принадлежал к судам новейшей конструкции – современные суда не часто встретишь на вооружении госпиталей. Сигарообразная гондола была далеко не такой уж прочной. В ней находились помещения для команды и пассажиров, размещались моторы, горючее и танки с балластом. Туда набилось такое количество человеческих существ, какое только могло вместиться. Поскольку я уже почти полностью поправился, я был на подхвате у врачей и медсестер. Без особой надежды на то, что корабль сможет отчалить, я помогал тащить по трапу нетранспортабельных больных. Трап был спущен с корабельного борта. Даже при нормальных обстоятельствах такая посадка была достаточно непростым делом, потому что корабль, пришвартованный на скорую руку, раскачивался и рвался со своих десяти стальных кабелей, приковавших его к земле.
Последний испуганный пациент был доставлен, последние медицинские сестры пробежали на борт с бинтами и одеялами, с медикаментами и средствами для перевязок, а воздухоплаватели высвобождали трап, чтобы затем втащить его на корабль. Ступени начали подскакивать, как сиденья карусели, когда я и один из механиков начали карабкаться в корабль. При этом я несколько раз оступался и так ударился, что едва не развалился на куски.
Неожиданно несколько зажигательных бомб попали в госпиталь одновременно. Темнота взорвалась ревущим пламенем. Еще несколько бомб сотрясли землю, но непостижимым образом ни одна не попала в судно. На миг меня ослепил пронзительный серебряный свет, и сильная волна жара обожгла лицо и кисти рук.
Еще прежде, чем трап был полностью втянут, я услышал, как где-то далеко в вышине ревет капитан: «Отдать швартовы!» Я искал, за что уцепиться, нашел трос ограждения, выронил ящики, которые тащил, и в отчаянии пытался забраться на последнюю ступеньку, прежде чем автоматически захлопывающийся люк размажет меня по стене. Вскорости зрение вернулось ко мне, и я увидел, как отпускаются кабели, точно им надоело держать корабль в объятиях. И вот я уже на корабле. Непосредственная опасность для меня миновала.
