Леди Хант всегда была сама по себе удовольствием, а потом была Айрис. Он ценил остроумие и чувство юмора своей кузины еще до ее отъезда. Было приятно, очень приятно снова услышать это чувство юмора, и еще лучше видеть, как она действительно улыбается. Особенно когда он думал о том, как близко он подошел к тому, чтобы никогда больше не услышать ее голоса и не увидеть ее улыбки.
Его собственная улыбка исчезла, когда он подумал об иностранце, который помешал этому случиться.
Паскуалаты были сбиты с толку чудесным выживанием герцога Даркоса, но для мирян-реформаторов это было просто. Чудеса были традиционным способом, которым архангелы и святые подтверждались Богом, и если Даркос был немного молодым, жилистым — возможно, даже неряшливым — для одного из святых воинов битвы против падших, ну и что? Он определенно был воином, а княжна Айрис, очевидно, была святым лекарством. Конечно, со стороны Паскуале было вполне разумно действовать с помощью ее ухода и молитв, чтобы сохранить молодого мужа, который прикрыл ее своим телом на самых ступенях собора в день их свадьбы.
Это была неотразимо романтическая история. Даже тот факт, что это было правдой, не мог сделать это менее романтичным… или эффективным для привлечения поддержки включения Корисанды в состав империи Чариса. Силы зла попытались убить их княжну и ее только что обретенного мужа в отвратительном, кровожадном нападении у самых дверей Божьего дома. Это нападение подтвердило, кто действительно пытался убить Айрис и Дейвина в Делфераке, и полный провал этого нападения доказал, что архиепископ Клейрмант говорил собственным голосом архангелов, когда объяснял, что на самом деле означал брак между княжной Айрис и герцогом Даркосом.
Гарвей был готов оказать этой истории любую общественную поддержку, хотя, как человек, которому поручено сохранить жизнь Айрис и Гектору, он также хотел помнить, что архангелы помогали тем, кто помогал себе сам. Выживание Гектора вполне могло свидетельствовать о божественном одобрении, но сэр Корин Гарвей не собирался полагаться на то, что Бог вмешается так прямо во второй раз.
Хотя, если кто-то и заслуживает божественного вмешательства — или составляет его, если уж на то пошло, — то это, вероятно, Гектор, — подумал он.
Механизм этого было достаточно легко объяснить: простой случай с кем-то, кто видел гораздо больше сражений, чем должен был видеть человек его возраста, и развил то, что сейджин Мерлин назвал «ситуационной осведомленностью», чтобы вовремя распознать угрозу. Но это ничего не отняло у самого акта. Или из того факта, что когда Гектор Аплин-Армак заключил Айрис в объятия и накрыл ее тело своим, это было обдуманное решение того, кто понял, что только один из них может выжить, и выбрал для выживания женщину, которую он любил.
Оказалось, что он ошибся относительно своих собственных шансов на выживание, хотя не должен был так промахнуться, учитывая нанесенный ему урон. И он также был единственным выжившим свидетелем, который действительно видел, что произошло. Они все еще понятия не имели, откуда взялись убийца и несчастная жертва в инвалидном кресле, но показания Гектора подтвердили то, что уже предполагали сообщения от наблюдателей, оставленные сейджином Мерлином в Корисанде.
Никто никогда не узнает, что привлекло внимание сержанта Уинстина Фрейжира. Он был одним из специально отобранных людей Гарвея, который пробирался сквозь толпу в гражданской одежде в поисках чего-то в точности похожего на то, что произошло, но он был в пятидесяти ярдах от отведенной ему зоны, когда его убил взрыв. Что бы ни вызвало поступок Фрейжира, но именно мимолетный взгляд на него, бросающегося на женщину в униформе сестры-мирянки, привлек внимание Гектора к внезапному клубу дыма и осознанию того, что он был вызван взрывателем. Без Фрейжира он и Айрис наверняка были бы мертвы, и князь Дейвин уже постановил, что две дочери сержанта будут воспитываться как подопечные короны, а его вдова будет получать жалованье армейского полковника до конца своей жизни.
Это не могло вернуть Фрейжира к жизни, но, по крайней мере, корона могла признать свой долг перед ним, заботясь о его семье. И хотя Гарвей мог сожалеть о смерти сержанта, он был невыразимо благодарен Фрейжиру за то, что тот был там, чтобы умереть за свою княжну. И за ее мужа.
Его взгляд смягчился, когда он подумал о том, как глубоко он стал ценить Гектора Аплин-Армака. Герцог был чуть более чем вдвое моложе его, но он повидал по меньшей мере столько же сражений — на самом деле, он видел их больше — и последнее, в чем Айрис Жоржет Мара Дейкин нуждалась в качестве мужа, — это какой-нибудь мягкий, симпатичный, хорошо образованный, политически осведомленный, лощеный, хорошо… ухоженный аристократ с хорошими связями, который знал все, что можно было знать о придворных распрях… и думал, что трудности — это попасть под дождь во время охоты на лис и ящеров. Гектор мог быть хорошо образован, и он, безусловно, был политически осведомлен, но он также был далек от того, что кто-то мог бы назвать «симпатичным», настолько далек от категории лощеных аристократов, насколько это можно было себе представить, совершенно не интересовался охотой на лис и ящеров… и был жестче, чем старая кожаная обувь.
Когда-то давно я думал, что те морские пехотинцы, которых Кэйлеб использовал, чтобы надрать мне задницу, были крутыми ублюдками, — размышлял он, — но Гектор мог преподать им уроки жесткости в любой день пятидневки. Интересно, это что-то в воде в Чарисе?
Что бы это ни было, Гектор Аплин-Армак получил это в полной мере. Он то приходил в сознание, то терял его — в основном был без сознания — в течение трех дней после нападения. Однако на четвертый день он проснулся с ясной головой и полным сознанием. В некотором смысле орден Паскуале, казалось, находил скорость его выздоровления даже более чудесной, чем тот факт, что он вообще выжил. Казалось маловероятным, что он когда-нибудь сможет полностью использовать свою левую руку, но, кроме этого, его раны заживали со скоростью, которая ставила в тупик самого опытного целителя. Ему еще долго предстояло выздоравливать, но он уже с осторожностью передвигался, и, судя по улыбке, которую Гарвей вчера заметил на лице своей двоюродной сестры, это было не единственное, на что он был способен сейчас.
Гарвей снова усмехнулся, на этот раз с широкой ухмылкой, и встряхнулся. Если он задержится еще немного, то совсем пропустит завтрак!
Он снова направился по коридору, быстрее, чем раньше, свернул в поперечный коридор, который вел к столовой для завтраков… и резко остановился.
Женщина, стоявшая за отполированными вручную дверями столовой для завтраков, была примерно того же роста, что и Айрис, но явно на несколько лет старше. Она также была поразительно привлекательна, с рыжими волосами одного из северных королевств и глазами, такими же темно-синими, как у Мерлина Этроуза, но что привлекало внимание, так это почерневший нагрудный знак имперской чарисийской стражи и знаки различия капитана. Она стояла аккуратно, как ящерокошка, сложив руки перед собой, с мечом, идентичным мечу майора Этроуза — или императора Кэйлеба, если уж на то пошло, — поперек спины и, должно быть, с одним из новых револьверов на правом бедре. Даже форма стражника и нагрудник не могли скрыть ее гибкую фигуру, как бы нелепо ни было видеть женщину вооруженной и в воинских доспехах. Но что больше всего поразило Гарвея в тот первый, изумленный момент, так это безмятежность этих сапфировых глаз, спокойствие выражения ее лица… и сильные руки с длинными пальцами человека, готового даже здесь нанести мгновенный, целенаправленный удар.
