Огарёк с выжженными пятнами вместо глаз.
Огарёк выжигает мои сокольи татуировки на руках.
Руки Ивель обвивают мою шею, сама она: гладкая, белая, обнажённая, её тело – мускулистое, стройное.
Другие женщины – мягкие румяные простолюдинки, поджарые лесавки, серокожие мавки, черноволосая княгиня – все передо мной, весёлые и нагие.
Огарёк, в предутреннем мраке шепчущий что-то мне на ухо.
Огарёк-мальчишка с отрубленной частью стопы, Смарагдель лечит его лесной водицей.
Смарагдель, превращающийся из человекообразного существа в бизона, в тура, в лося и обратно.
Мальчишка Штиль, приехавший однажды в Княжества на учёбу и случайно спасший мне жизнь, когда Господин Дорог свёл наши пути.
Рыжеволосая женщина, танцующая со Смарагделем и касающаяся его с вожделением. Странно, но я никогда её не видел.
Я – мальчишка, первую зиму учащийся быть настоящим соколом.
Снова та женщина. Я тяну к ней руки, она смеётся и зовёт меня по имени.
«Мама…»
Я бы так и заснул на всю ночь и даже дольше, если бы дверь не распахнулась. Раздались крики, и я сразу понял, что это не Ивель.
Ко мне вбежали пятеро мужчин, и всех их я видел впервые. Сопротивляясь дурману фейдера, прочно окутавшему мой разум, я перевернулся на бок и выхватил нож из голенища сапога, который стоял тут же, у кровати. Я кинул нож, но промахнулся. Вот уж что точно редко со мной случалось.
Зато мои соперники не были одурманены или хмельны. Моё плечо пронзило болью: быстро взглянув, я увидел торчащий из плоти маленький клинок.
Мою кровать окружили. Каждый был вооружён, лица их пылали яростью, ни дать ни взять псы, обступившие дичь. Я лихорадочно соображал. Оружия у меня больше не было – пояс с кинжалом лежали на скамье, так что единственной моей надеждой был тот самый нож, который я по старой привычке носил в голенище и который так неуклюже метнул. Отсюда нельзя было выбраться через окно: высоко, да и переплёт слишком частый, не протиснешься, даже если отворишь створки.
Я перекатился с кровати на пол – быстро, как только мог. Фейдер здорово мешал думать и двигаться, но я ещё мог попытаться использовать другое своё оружие.
Мы с Трегором действительно раскидывали врагов, используя нечистецкие силы, которые давала нам наша кровь. И сам я тоже несколько раз так делал, когда враги подбирались близко и их было столько, что по-честному никак не удалось бы совладать. Нечистецкая сила бурлила мгновенно, вспыхивала в груди и рвалась наружу неукротимым, но невидимым потоком, обращая живых в лесную прель.
Мне нужно было всего мгновение – колкое, ясное, как снежинка. Обычно всё возникало само собой, даже неожиданно для меня самого, но в этот раз, когда я отчаянно звал силы, они вдруг отказали мне. «Фейдер, снова клятый фейдер», – подумал я.
Второй удар пришёлся под лопатку. Я развернулся, взревел и впечатал кулак нападавшему в лицо. Его шея хрустнула, и мужчина упал на кровать, заливая её кровью из сломанного носа. Ко мне кинулись остальные, на меня посыпались удары. Я чувствовал, как ножи колют моё тело: под рёбра, в спину, в плечи. Я отбивался из последних сил, рычал и плевался, но сам видел, сколько моей крови уже натекло на пол. Их было четверо, каждый – с кинжалом или ножом, я – один, даже не одет толком.
«Ивель, проклятая же ты сука», – только и стучало в одурманенной голове.
Крики стали громче, и краем глаза я увидел багряные кафтаны Нилира и его дружины. Мне показалось, что с ними вбежала и Ивель, в том же платье, в котором уходила от меня, но это, конечно же, было видением. Чей-то нож вошёл мне в грудь ниже ключицы, взгляд заволокло чернотой, и больше я ничего не видел и ничего не слышал.
Падальщица
Они все были мертвы. Все до единого. Я стояла, тяжело дыша, привалившись к двери, а Нилир и его люди хлопотали вокруг Лериса.
«Он тоже мёртв, оставьте!» – хотелось мне крикнуть, но слова комом застревали в горле вместе со слезами.
Я старалась не смотреть на то, сколько крови вытекло из Лериса. Я всматривалась в мёртвые лица солдат, но едва ли это было лучше.
Они все были мне незнакомы. Ели бы я знала кого-то из них, если бы Раве выбрал других, то я бы просто сбежала со двора, забилась бы в угол в каком-нибудь кабаке, напилась бы, а потом стала бы думать, как добраться до Перешейка, не замёрзнув насмерть и не пав жертвой воров или насильников.
Но пусть запоздало, а всё-таки в последний момент я выбрала князя, подписав себе, вероятно, тем самым приговор. Интересно, как меня казнят за предательство? Повесят? Отрубят голову? Разорвут лошадьми? Сожгут? Неважно. Уже неважно.
– Чего стоишь столбом, девка! – крикнул мне Нилир. – Готовь свои травы да отвары, даром ты ворожея, что ли?
Дружинники скинули с кровати двух мёртвых солдат, стащили покрывало и положили на него Лериса. Я не могла смотреть в его побледневшее красивое лицо, но когда увидела его раны, мне стало ещё хуже. Мне показалось, что вокруг ран расползаются зеленоватые пятна, а в самих ранах что-то шевелится. Меня замутило.
– У меня ничего нет, – только и смогла выдавить я. Судя по поведению Нилира, он не понял, что это я привела солдат. Не знал, а может, сейчас для него это не имело никакого значения.
Они с дружинниками взвалили раненого на плечи и двинулись к двери. Я отступила, сдавленно всхлипнув. В тот момент я разрывалась от двойной ненависти: к князю и к себе самой. В опочивальне пахло кровью и фейдером.
Лериса отнесли в соседнюю светлицу, но не ту, где жила я. Здесь стоял широкий стол, а на полках громоздились книги в драгоценных переплётах, шкатулки и бутылки. Сквозь большие окна в светлицу заглядывала Серебряная Мать. Нилир приказал положить князя на стол и зажечь свечи.
– Я пошлю за лекарем, – прохрипел воевода, глядя на меня. – А ты делай всё, на что способна, девка. Иначе терем снова станет твоей тюрьмой.
Мне хотелось сказать ему, что не в его власти решать, чем станет для меня терем, но вовремя осеклась: Огарёк болен и слаб, Лерис на краю гибели, так что, скорей всего, именно Нилир остался за главного.
– Сам-то куда? Не уходи, – попросила я, заметив, что и воевода двинулся к выходу.
– За Смарагделем, – бросил он через плечо и ушёл, оставив меня с Лерисом и четырьмя дружинниками.
– Зажми чем-нибудь рану! Вон ту, на груди! – истошно выкрикнул младший дружинник, безбородый, с пшеничными волосами.
Его старший товарищ оторвал кусок рубахи князя и принялся прижимать к ране, но кровь моментально пропитала ткань.
– Он умрёт раньше, чем Нилир приведёт Смарагделя, – прохрипел третий дружинник. Его слова будто отрезвили меня. Я стряхнула оцепенение и кинулась к князю. Едва я дотронулась до него, моё тело проняла необъяснимая дрожь, чем-то напоминающая странное чувство, которое возникало, когда я пыталась ворожить над умершими от Мори. Что-то во мне откликнулось на неслышный зов и потянулось навстречу. Я твёрдым движением отвела руку дружинника и убрала ткань. Тут же кровь хлынула сильнее, но меня поразило другое: внутри раны действительно что-то шевелилось, что-то, чего не могло быть у человека. Ветки. Стебли. Переплетались, взбухая почками, алые от крови.
