– Ты не боишься смотреть в окна? – вдруг спросила она.
Против воли я обернулся на неё: она стояла, зашнуровывая платье на груди, и мне снова захотелось раздеть её, хотелось попросить, чтобы не прятала белую кожу под тряпками.
– Вряд ли меня способно напугать собственное княжество.
– Даже после того, как ты сам впустил в него степняков?
Я медленно поднялся и шагнул к окну. В голове пронеслись страшные картины разграбленного, наполовину выжженного Горвеня, хотя умом я понимал, что не мог бы не знать о нападении Алдара. Степняки не двигаются тихо, они поднимают столбы пыли и убивают с криками, от которых можно испустить дух прежде, чем твоё горло расчертит палаш.
– Всё в порядке, князь, не надо так рваться. Сам на себя не похож стал.
Голос Ивель дразнил, но вместе с тем звучал удивительно нежно, успокаивающе. Горвень в окне сонно ворочался в холодных осенних лучах Золотого Отца, брехали псы где-то на востоке, а над посадом поднималась прозрачная дымка от затопленных на ночь печей. Я выдохнул.
Ивель разглядывала меня, покусывая ноготь. Хитрая баба, себе на уме, ей быть бы княгиней, а не собирать мертвяков по оврагам… Я провёл рукой по лицу и плеснул в кружку вина, оставшегося с вечера.
– Ты права. Сам на себя не похож. Да как быть спокойным, когда рвут со всех сторон? Как, скажи мне?
Она села на кровать рядом со мной, чуть сгорбившись, без всякого кокетства и даже без улыбки. Другая девка присела бы мне на колени, обвила бы шею руками и шепнула какую-нибудь глупость, но эта даже не старалась выглядеть красавицей, а всё же притягивала взгляд. Ивель повела плечом.
– Стать сильнее. Сделать то, чего от тебя хотят. Ты непрост, князь, я знаю. Но ведь можно хотя бы прикинуться обычным, чтобы добиться всего, что хочешь.
– Ты мне в этом поможешь?
Никогда бы не подумал, что буду волноваться, задавая такой простой вопрос. Я не любил просить помощи, но мне всегда кто-то помогал: Смарагдель, Трегор, Огарёк, Нилир… От Ивель же мне требовалось совсем другое, и она уже помогла мне, повернув разговор в нужную сторону.
Она была умной девкой и сразу всё поняла.
– За жену-иноземку тебя могут вздёрнуть князья-соседи.
– Зато княгиня-иноземка, да ещё и сестра царского военачальника, пусть и покойного, может выпрясть ниточку между Княжествами и Царством. Положить конец войне. За это соседи не то что не вздёрнут, ещё и одарят меня золотом.
– Ты ведь обещал отпустить меня, – напомнила Ивель. Её рука медленно подвинулась к моей, так, что наши пальцы теперь соприкасались. Странная нежность после пламенной ночи – словно глоток сладкого киселя после кружки браги. В серых глазах я прочитал тоску и спешку. Я знал, что Ивель прижилась бы в тереме, если б я попросил, и даже Огарёк, окончательно оправившись, смог бы обуздать ревность ради благополучия Холмолесского. У нас бы появился наследник – я питал надежду, что, вероятно, он мог бы родиться уже к концу лета, и тогда уже никто не смог бы и слова сказать против моего княжения. Я стал бы настоящим, не самонаречённым князем, и все лающие пасти разом захлопнулись бы.
В моих измышлениях было слишком много «бы».
– И ты бы так легко ушла?
Ивель замялась, и это уже было хорошим знаком. Я не надеялся, что сумел понравиться ей настолько, что она согласилась бы выйти за меня и родить мне наследника: она явно была не из тех девок, какие вешались мне на шею и сами прыгали в постель. С ней я бывал зол, груб, яростен даже – едва не позволил себе поднять на неё руку после того, как она помогла Огарьку, и презирал себя за ту минутную вспышку. Но всё же… всё же мне хотелось, чтобы она проявила мудрость и согласилась, спасая сразу все земли: Холмолесское – от гнева соседей, все Княжества и Царство – от глупой войны за новую веру и от жадных степняков. Я видел в Ивель спасение, которого так давно жаждал. Ивель не ответила, и я спросил иначе:
– Ты ведь держала путь в Княжества. И ты здесь. Разве тебе так нужно скорее вернуться? Разве ты хочешь домой?
Но вместо ответа Ивель прибегла к бабьей хитрости, работающей безотказно, – поцеловала меня.
– Я сама не знаю, чего хочу. Но именно сейчас – хочу целовать тебя, князь, и прогонять с твоего лица хмурое выражение.
Конечно, я поддался. Быть может, зря, потому что второй раз оторваться от неё было сложнее, чем в первый.
Письмо пятое. Княгине Пеплице от царицы Азарии
Право, уже думаю, что начинаю привыкать писать тебе, княгиня. Удивительно же, как в лице иноземки я нашла собеседницу и… не побоюсь того слова, друга – тех, кого в Зольмаре и не надеялась найти.
Раньше я и думать не могла, что можно поставить под сомнения действия мужа, коронованного царя, однако всего два твоих письма убедили меня, что стоит почаще составлять ему компанию в ночных бдениях и внимательнее слушать то, что и как он говорит.
Недавно я обнаружила стопку его писем, адресованных нашему сыну Велефорту. То, что Велефорт болен и слаб умом, знают все во дворце. Даже я давно потеряла надежду, что однажды он сможет стать обычным юношей, таким, как все – хотя для матери такое неверие в собственное дитя и постыдно. Велефорт не получал тех писем – Сезарус просто складывал их в резной ларец, присланный много лет назад его отцу из Солограда. Сомневаюсь, что он вообще однажды передал бы их Велефорту, а если бы и передал, то вряд ли Лефер понял хотя бы малую часть.
О, Пеплица, пишу тебе не как царица княгине, а как женщина женщине. Ты ведь была замужем и, я слышала, избавилась от мужа, как только поняла, что он не принесёт твоему княжеству ничего доброго. У меня мурашки бегали по коже, когда я впервые об этом узнала – как же так, жена убивает мужа, остаётся одна, да ещё и начинает править самовластно! Тогда ты стала моей героиней, и я представить не могла, что однажды ты лично напишешь мне письмо. Мне, бледной Азарии, пустому украшению на шее царя.
Я верю, что ты не раскроешь никому тайну нашей переписки и не воспользуешься слабостью нашей семьи. Если такое произойдёт… нет, я не стану писать того, что хотела. Знай: угрожать тебе не имею ни права, ни смелости, но сердце моё заходится при мысли о том, что ты можешь меня предать.
И всё же пишу тебе, рассказывая без утайки. Кто я? Глупая женщина? Предательница своего государства? Неверная жена? Пусть меня судят те, кто, быть может, однажды узнают обо всём. Сама судить себя не берусь.
Прочитав письма, я поняла нечто очень важное. Мой супруг безумен, Пеплица. Не знаю, почувствовала ли ты то же, когда осознала, что твой князь – не правитель для Средимирного, но меня обуял жесточайший страх. Самое ужасное, что Сезарус и правда думает, что творит добро, но на деле он обращает наше некогда цветущее Царство в мёртвое… Это всё его советники, я уверена в том – некий Дитус, проповедник, убеждает его, что только вера объединит людей и подарит мир и Царству, и Княжествам. На словах это звучит красиво и складно, но стоит выглянуть на улицу, как сразу становится ясно, что до благополучия тут очень, очень далеко.
