– Князь приказал вести меня на казнь?
Рыжеволосый смутился ещё сильнее. Я не могла понять, был ли он всегда таким бледным или что-то заставило его побледнеть.
– Нет, что вы. Не на казнь. Князю нужны ваши умения. Собирайтесь и пройдёмте со мной.
– Мы пойдём наружу?
Я кинула красноречивый взгляд на окно, украшенное морозными узорами.
– Нет-нет. В тереме.
Я кивнула и стала туже переплетать косу, гадая, какие умения могли понадобиться тому, кто сам, по слухам, восстал из мёртвых. Дружинник нетерпеливо вздыхал и шаркал ногой, совсем как конь, рвущийся из стойла. Набросив накидку, я распрямила плечи и вздёрнула подбородок.
– Идём.
Дружинник задержал на мне взгляд и произнёс:
– Да уж, вам бы кику и ожерелье жемчужное, были бы любому князю под стать.
Я едва удержалась, чтобы не рассмеяться, но неуклюжий комплимент этого странного мужчины был мне приятен.
В тереме что-то случилось.
Это чувствовалось сразу: напряжение застыло в воздухе, я слышала взволнованные голоса и спешащий топот. Дружинник провёл меня в западную часть терема и остановился перед приоткрытой дверью.
– Тут, госпожа.
Затем он толкнул дверь плечом, прочистил горло и провозгласил:
– Привёл ворожею, княже.
Войдя, я в первую очередь увидела князя: он склонился над чьей-то постелью, его длинные рыжие с проседью волосы растрепались по спине. В помещении пахло травяными отварами, потом и палёной тканью. Я осторожно подошла ближе, но князь, казалось, не замечал меня.
– Лерис?
Дружинник тронул его за плечо, и князь обернулся. Лицо его было совершенно безумно и страшно. Он сощурился на меня, и я невольно попятилась.
– Иди сюда, – прохрипел он звериным голосом.
Князь отступил, и я увидела, что на постели лежит юноша. Его лицо закрыли тканью, оставив только рот, но по слабо вздымающейся груди я поняла, что он жив. Руки юноши сложили поверх одеяла, кожа на его кистях была зелёной. Наконец, я поняла: то был княжий гонец, тот самый, которого я видела после битвы, когда он ехал верхом на медведе, красивый и властный.
– Ты сможешь ему помочь?
Я беспомощно оглянулась на дружинника в багряном, но тот даже не посмотрел на меня в ответ – вероятно, так же сильно беспокоился о юноше, как и князь.
– Я не лекарша в полной мере. Я – падальщица. Но…
– Ты ворожея, забери тебя лесовой! – рыкнул князь. – Ты сама говорила, что учишься воскрешать! Если тебе под силу вернуть жизнь, то верни ему хотя бы глаза.
Князь сдёрнул ткань с лица юноши, и тот тихо застонал в забытьи.
Вместо глаз у сокола были подзатянувшиеся раны с оплавленными краями. Меня невольно передёрнуло: хоть я и видела множество мертвецов, умерших не своей смертью, но всё же смотреть на живого, над которым так зверски надругались, было невыразимо тяжелее.
– Вернёшь? – повторил князь почти умоляюще. – Вернёшь ведь?
Я заметила, что он смотрел куда угодно, но только не в лицо соколу.
Мне вдруг стало невыразимо жаль их обоих. Разом жёсткие, пугающие меня люди превратились в растерянных, беспомощных и надеющихся на меня. Эта перемена была такой неожиданной и странной, что я поняла: ещё немного, и поверю в того самого Господина, что плетёт пути судеб в единое полотно.
Я шагнула к постели, князь уступил мне место. Смотреть в лицо сокола и правда было тяжело, поэтому я сперва взяла его за руку и тут же ощутила жар.
– К… Кр… – прохрипели спёкшиеся губы.
Князь тут же ринулся к больному.
– Всё хорошо, слышишь? Всё хорошо. Здесь Ивель. Она… ворожея из Царства. Она тебе поможет.
Усилием воли я заставила себя склониться над лицом юноши и рассмотреть его раны. Глаза не выкалывали, а выжигали – удивительно, что он не умер от боли. Меня передёрнуло, и князь это заметил.
– Не смей отказываться или уходить. Это будет последнее, что ты сделаешь в жизни.
– Разумеется, я не оставлю его. Вылечу, но вряд ли справлюсь лучше, чем твои лекари, князь. И не знаю, сумею ли вернуть ему зрение…
Я решила говорить честно, как есть. Я по-прежнему не понимала, для чего князь позвал именно меня, а не волхвов и не нечистецей, которые вроде бы обладали каким-то своим чудодейственным эликсиром. Неужто он надеялся, что мне под силу наколдовать мальчишке новые глаза?
– Уж сумей, – прошептал князь. В его голосе не слышалось угрозы, только мольба.
Быстро облизнув сухие губы, я вновь посмотрела на него. Сердце предательски колотилось, но я уже решила: выторгую у него всё, что он знает о ворожбе, в обмен на обещание вернуть соколу зрение.
* * *
Мне было страшно ворожить над Огарьком-соколом в первый раз. Князь так и стоял, маячил мрачно за спиной, а я не могла как следует сосредоточиться – оттого мне потребовалось гораздо больше времени и сил, чем могло бы, чтобы залечить его ожоги.
Я слышала о волхвах и лекарях Княжеств – многие точно были куда более умелыми, чем я, но к соколу князь подпускал только меня и немую лекарку Нешу – не хотел, наверное, чтобы слухи об ослеплении сокола расползлись по Холмолесскому и дальше.
День за днём я приходила в опочивальню и клала ладони на лицо Огарька, а он оставался безмолвным и неподвижным, только иногда вздрагивал в своих тяжёлых снах. Казалось, прошло не так много времени с тех пор, как я увидела его впервые, верхом на медведе. Он был грозен, страшен в своём необычном облике, величествен, с гордым взглядом. Прохаживался по полю битвы победителем, медвежьи лапы ступали по пропитанной кровью земле. Теперь же всё было по-другому.
Он больше не вызывал ни страха, ни опасения – стал жалким, беззащитным, словно ребёнок. Без золота в ушах, без дорогого кафтана, на кровати, а не на медведе, он выглядел совсем юным, хрупким, и я понимала, что на самом деле он гораздо младше, чем показался мне вначале. Гордого взгляда не осталось вовсе.
Почти все дни я проводила у Огарька, иногда оставалась и на ночь. Мне не хотелось думать о том, что с ним делали в плену, я только благодарила все высшие силы за то, что меня саму князь просто бросил в темницу, и то ненадолго.
Огарёк спал, а я гладила его по руке. Его глаза были перевязаны, чтобы ни князь, ни я, ни кто-либо ещё не видел ожогов. Я слышала, воевода Нилир даже предлагал заказать у вышивальщиц повязку, украшенную жемчугами и золотом, плотную и красивую, такую, чтобы не стыдно было с ней появиться на людях, но князь упрямо вязал Огарьку льняную тряпицу, такую, какими перевязывали раны бойцам. Будто старался кому-то доказать: это временно, заживут раны, снимем перевязь, а сокол станет ещё здоровее, чем был.
Я осторожно отодвинула повязку. Огарёк даже не шевельнулся, когда мои пальцы скользнули по коже, покрытой шрамами. Увы, моя ворожба мало ему помогала. Я смогла залечить раны, ссадины и кровоподтёки, а первый день его исцеления вспоминала с содроганием – тогда я чувствовала себя ужасно потерянной и бесполезной, это чувство нагнетал и князь, разрывающийся от ярости и горя. Раны Огарька быстро затянулись, шрамы на месте глаз перестали выглядеть такими страшными, но это было всё, что я могла сделать, не более. Не в моих силах было вернуть ему глаза. Этого никто бы не смог, да только князь не желал этого понять.
