— У лейтенанта Жуэйгейра есть неприятная привычка заставлять работать всевозможные идеи, — кисло согласилась Шарлиэн.
Императрица, подумала Нимуэ, была права. Жуэйгейр уже закончил более дюжины своих бронированных винтовых галер, и еще столько же строилось. Когда он впервые предложил эту концепцию, граф Тирск был вынужден сражаться зубами и ногтями за каждый фунт железа, доставленный им; однако после Великого рейда на каналы приоритеты радикально изменились. Как только сам великий инквизитор подписал согласие на проект, единственным ограничивающим фактором стала физическая способность литейных цехов Долара производить железные пластины.
Оснащенные шхунными парусами, эти галеры не были самыми прочными судами, когда-либо созданными, и их гребные винты были значительно менее эффективными, чем те, что были установлены на паровых судах Чариса. Несмотря на это, с тридцатью четырьмя людьми на каждом кривошипном валу, четырехсоттонные суда развивали скорость восемь узлов. Даже с полным комплектом запасных крутящих валы людей — или «пешеходов», как их окрестил Жуэйгейр, — они могли поддерживать такую скорость всего около сорока минут, но зато они могли поддерживать четыре узла почти бесконечно, столько, сколько могли бы выдержать гребцы любой обычной галеры. Под парусом при среднем ветре они могли развивать скорость семь или восемь узлов, а их двухлопастные винты поворачивались в вертикальное положение, чтобы минимизировать лобовое сопротивление, и они могли комбинировать ветер и винты для действительно замечательного увеличения скорости.
Удивительно, но они также обладали неплохими мореходными качествами, несмотря на большую массу их железной защиты. Или, точнее, они были бы хорошими морскими судами, если бы масса всей этой брони и трех десятидюймовых гладкоствольных орудий, установленных спереди, не создавали такой невероятной нагрузки на деревянное судно. Жуэйгейр никогда не ожидал, что они будут океанскими боевыми кораблями, но он на собственном горьком опыте убедился, что их корпуса сильно напряжены, и, как бы хорошо они ни управлялись, одна из них буквально развалилась на глубине не более шести футов. После этого злоключения он сделал все, что мог, чтобы укрепить корпуса, но был предел тому, чего он мог достичь без стальных и кованых каркасов, доступных сэру Дастину Оливиру. И это жестко ограничивало их прибрежными водами и умеренными морскими условиями. Однако при таких ограничениях они обладали смертоносным потенциалом против деревянных галеонов.
Их железная броня не выдержала бы нарезных снарядов «Дреднота», но ее было более чем достаточно, чтобы противостоять тридцатифунтовым гладкоствольным пушкам, которые были стандартными тяжелыми орудиями ИЧФ. И хотя восемь узлов могут показаться не слишком быстрыми, это было вдвое больше скорости, которую большинство галеонов могли поддерживать под боевыми парусами. Не говоря уже о том, что галеры могли двигаться прямо против ветра.
Это было достаточно плохо, но переосмысление Жуэйгейром лонжеронной торпеды в некотором смысле вполне могло оказаться еще хуже. Концептуально это было просто: поместите двести фунтов пороха в водонепроницаемый медный контейнер; установите контейнер на конце лонжерона; установите детонатор, используя капсюли, которые теперь доступны защитникам Матери-Церкви; а затем поместите все это хитроумное устройство на маленькую быстроходную лодку. «Торпедные галеры», которые придумал Жуэйгейр, были по большей части обычными судами с веслами, с пятнадцатифутовыми или двадцатифутовыми лонжеронами, установленными так, чтобы их можно было выдвигать над носом. По сути, они были оружием из засады, бесполезным против идущего в открытом море корабля, но при определенных условиях они могли быть смертельно опасны, особенно против корабля, стоящего на якоре. А поскольку они атаковали ниже ватерлинии, броня «Дреднота» была бы совершенно неэффективна против них.
— Должна признать, что волнуюсь, — продолжила Шарлиэн. — Не могу забыть, что случилось с адмиралом Мэнтиром. Полностью доверяю суждениям графа Шарпфилда, но я чувствовала бы себя намного счастливее, если бы у него были такие же разведывательные способности, как у наших сухопутных командиров!
— Герцог Истшер неплохо справлялся и без снарков, — заметил Гектор.
— Да, но «сейджин Абрейм» дал Мерлину возможность снабжать Русила разведданными в критические моменты его кампании, — ответила Шарлиэн. — Это намного сложнее сделать для командующего флотом. — Она внезапно фыркнула. — Не то чтобы я должна тебе это объяснять!
— Да, не должна, — согласилась Нимуэ. — С другой стороны, это действительно обоснованная точка зрения. Для Мерлина или меня нет хорошего способа заглядывать к Шарпфилду всякий раз, когда нам нужно дать какой-то намек, который он должен услышать. И он уже отстал от информационной кривой. Начнем с того, что Жуэйгейр еще не предложил свою лонжеронную торпеду, когда он отплыл из Чисхолма.
— А Черейт находится более чем в девяти тысячах миль от острова Кло. Нет никакого «законного» способа объяснить, как шпионы могли передать сообщение о торпедах Черейту, и как оно могло быть отправлено ему на такое большое расстояние. — Шарлиэн вздохнула. — Во всяком случае, не вовремя, чтобы быть ему полезным. Опять эта проклятая петля связи.
— Мерлин или я могли бы организовать доставку ему этой информации, по крайней мере, — предложила Нимуэ. — Адмирал Мэнтир получил достоверные разведданные от харчонгских рыбаков, когда он действовал в заливе. На самом деле, чем больше я думаю об этом, тем больше я считаю, что это была бы очень хорошая идея, при условии, что у Мерлина есть время, или мы сможем придумать причину, по которой капитан Чуэрио должна быть где-то в другом месте в течение нескольких дней.
— Думаю, ты права насчет этого, — серьезно сказал Гектор. — Но это в значительной степени одноразовое решение. Как вы говорите, нет практического способа настроить кого-то вроде сейджина Абрейма или сейджина Гэйнайиду в качестве своего рода полупостоянного приспособления.
— Если мы не можем, значит, мы не можем, — мягко сказала Шарлиэн. — И, по крайней мере, Нимуэ права, что мы можем предупредить его о торпедах.
— Знаю, и Бог знает, как важно это сделать, но нам нужно больше. — Глаза Гектора стали мрачными, глядя с лица закаленного опытом морского офицера. Когда он так выглядит, легко забыть, что ему всего семнадцать, — подумала Нимуэ. — Я бывал в подобных ситуациях с адмиралом.
Невольно губы Нимуэ дрогнули. Когда Гектор использовал титул без указания имени, «адмирал» относился только к одному человеку: сэр Данкин Йерли, барон Сармут. Сармут был для Гектора Эплин-Армака больше, чем уважаемым или даже почитаемым флаг-офицером; он был наставником и вторым отцом, который взял недавно облагороженного мичмана под свое крыло и закончил учить его быть мужчиной, а также королевским офицером.
— Не могу вспомнить, сколько раз сэр Данкин говорил, что тебя убивает не то, чего ты не знаешь, — продолжил Гектор. — Это то, что ты знаешь, но в чем ты ошибаешься. Вообще говоря, я полностью согласен, но что-то вроде этих лонжеронных торпед или того, насколько эффективными оказались винтовые галеры… такие вещи могут убить много людей, если адмирал о них не знает. И это даже не учитывает то, как погода обернулась против адмирала Мэнтира, или тот факт, что все, что граф Шарпфилд или капитан Хейджил действительно знают о враге, — это то, что в любой данный момент могут увидеть их собственные наблюдатели.
