XVIII
Лагерь Диннис, озеро Айсик, провинция Тарика, республика Сиддармарк
— Я уже говорил с вами об этом раньше, отец, — холодно сказал епископ Мейкел Жинкинс. — Я не думаю, что вы должным образом оцениваете серьезность своего проступка.
Отец Эйзак Момотани взглянул через стол на человека, который управлял лагерем Диннис. Жинкинс был темноволосым и темноглазым, и в данный момент эти глаза были осколками коричневого агата на железном лице.
— Заключенные в этом лагере находятся здесь, потому что у Матери-Церкви есть веские основания подозревать их в ереси и богохульстве, — продолжил епископ. — Подавляющее большинство из них — как вы знаете так же хорошо, как и я, — исповедуются и признают свои грехи в свое время. Вы не оказываете им никакой услуги, намекая им своими действиями на то, что Мать-Церковь не будет в свое время требовать от всех них полного и подробного отчета за их преступления против нее, Бога и архангелов. Вы намеренно пытаетесь помешать святой миссии инквизиции, отец? И готовы ли вы к последствиям, если это действительно ваше намерение?
Он сделал паузу, свирепо глядя на младшего священника в зеленой рясе паскуалата, явно требуя ответа.
— Милорд, — сказал Момотани, — у меня нет желания препятствовать инквизиции, но у меня есть свои обеты. К ним относится исцеление любого дитя Божьего.
— Еретики отрезали себя от Бога по собственной воле! — огрызнулся Жинкинс. — Мать-Церковь даст отпущение грехов за истинное раскаяние в любом меньшем грехе, однако святой Шулер совершенно ясно дал понять, что не может быть отпущения грехов за ересь и нарушение Запретов. Бог может простить тех, кто раскаивается, даже на краю могилы, но это потому, что Бог наделен властью прощать то, чего не может простить человек. А еретики, отец, отлучаются от церкви, изгоняются и прокляты. Мы обязаны предать их Наказанию, и на них не распространяются клятвы ваших целителей.
— Это вполне может быть правдой, милорд. Я паскуалат, а не шулерит, и никогда не утверждал, что я инквизитор. Я также не оспариваю ваше прочтение Книги Шулера и того, что она требует, и я бы никогда не стал противопоставлять свое суждение суждению Матери-Церкви. Тем не менее, сама Мать-Церковь учит, что до тех пор, пока чья-то вина не будет доказана и он будет осужден как еретик, этот человек должен считаться невиновным — как и все дети Божьи должны считаться невиновными, пока не будет доказано что-то еще. И поэтому я обязан исцелять их раны, когда это возможно, до тех пор, пока инквизиция не проверит их полностью и не осудит за их преступления.
Он непоколебимо встретил пылающий взгляд епископа, и Жинкинс подавил желание закричать в лицо дерзкому молодому ублюдку.
Отчасти проблема заключалась в том, что Эйзак Момотани официально не находился под непосредственным командованием Жинкинса, несмотря на огромную пропасть в их священнических званиях. Молодой паскуалат был прикреплен к отряду охраны лагеря Диннис, набранному из армии Бога и технически подотчетному епископу воинствующему Барнэбею Уиршиму, а не непосредственно инквизиции. На самом деле наглый сукин сын вообще не должен был иметь никаких контактов с заключенными лагеря Диннис, но он взял на себя обязательство «улучшить их условия». На самом деле он привлекал сотрудников охраны для работы в лагере по санитарной очистке — официально, потому что болезнь, начавшаяся у заключенных, могла легко распространиться и на охрану. И Жинкинс был уверен, что он потихоньку переправлял пайки из столовой охранников заключенным с тем же оправданием: если голод ослабит их сопротивляемость болезням, чума вполне может распространиться за пределы их собственных рядов, как и предупреждала Книга Паскуале.
Без сомнения, Момотани все это казалось достаточно безобидным. Вероятно, это также заставило его почувствовать себя лучше перед лицом суровых требований Наказания Шулера. В конце концов, это, конечно, ничего не дало бы там, где речь шла об истинном, духовном благополучии заключенных. Только очищение от Наказания могло надеяться вернуть душу еретика из ада, и, кроме того, какое значение могла иметь судьба их физических тел?
Но это могло иметь значение, и чего ни Момотани, ни полковник Агустан Тимак, командир сил охраны лагеря, казалось, не могли понять, так это того, насколько разрушительными на самом деле были его действия. Все, что могло бы внушить заключенным, что инквизиция на самом деле не будет обращаться с ними так сурово, как того требует Книга Шулера, могло бы только усилить извращенность и коррупцию, которые в первую очередь втянули их в поклонение Шан-вей. Их проклятая госпожа нашептывала им на ухо, что они еще могут избежать наказания, уготованного им за отступничество и ересь на протяжении всей вечности. «Доброта», за которую глупые дураки вроде Момотани ханжески похлопывали себя по спине, на самом деле была величайшей жестокостью, которую они могли проявить к еретикам, отправленным к Жинкинсу для сортировки и очищения!
Епископ был на грани того, чтобы отдать приказ об аресте Момотани по обвинению в подрыве джихада. Едва ли мог быть более явный случай неповиновения истинной миссии инквизиции, как бы это ни было замаскировано буквой церковного закона, и Жинкинс не сомневался, что генерал-инквизитор Уилбир полностью поддержит его. И все же он колебался, и причина, по которой он это сделал, только наполнила его еще большей яростью.
Маленький ублюдок знает, что произошло в лагере Чихиро. Эта мысль проскрежетала в голове епископа, как гравий в зубчатых колесах мануфактуры. Каким-то образом эти чертовы листовки проникли в мой лагерь, и этот непослушный маленький засранец знает, что случилось с отцом Жиромом, отцом Фрэнсисом и братом Жоржем. Вот в чем дело на самом деле. Он боится, что демонический «сейджин Дайэлидд» доберется до него, если он не будет лизать задницы заключенным!
Струйка холодного мышьяка потекла под магмой ярости Жинкинса. Глубоко внутри он знал, что это за мышьяк, как бы яростно он ни отказывался смотреть ему в лицо. И в том же самом глубоко скрытом месте он знал, что Эйзаком Момотани двигал не страх перед возмездием ложных сейджинов. Паскуалат мог быть — был — трагически неправ относительно последствий ложной доброты, которая поощряла еретиков упорствовать в своей ереси, но он был искренен. Это были инквизиторы лагеря Диннис, которые были в ужасе от того, что пули или клинок Мэб могли найти их.
Того, как его собратья-шулериты позволили своей целеустремленности и решимости пошатнуться перед лицом угрозы их смертным телам, было достаточно, чтобы Мейкела Жинкинса вывернуло наизнанку. Это было больше, чем просто отвратительно; это был провал перед Богом и нарушение Его самого святого повеления через самого Шулера. Несмотря на все, что он мог сделать, темп в лагере Диннис, несомненно, упал. Это отражалось везде, куда бы он ни посмотрел, от количества признаний заключенных до катастрофического снижения суммарных приговоров, составленных его агентами-инквизиторами, когда они просеивали улики. Они были осторожны, чтобы прикрыть себя, заполняя все пробелы, расставляя все точки над «i» и перечеркивая все «t». Они внезапно заново открыли для себя все мелкие узаконения, которые генерал-инквизитор Уилбир и сам великий инквизитор отложили в сторону перед лицом смертельной угрозы, которую порожденная чарисийцами ересь представляла для Матери-Церкви и Божьего плана для всего мира. Это была тактика магистра права, больше заинтересованного в бесплодном юридизме, чем в истинной цели закона, но это давало им прикрытие — по крайней мере, до тех пор, пока генерал-инквизитор, архиепископ Уиллим или великий инквизитор не осудили это — и на данный момент они на самом деле больше боялись «сейджинов», чем Матери-Церкви и инквизиции.
