— Я тоже, — согласился Симминс. — Однако, кроме этого, у нас не было никакого волнения весь день. И до сих пор это тоже был приятный вечер.
— По крайней мере, для некоторых, — сказал Алкофардо. Он пожалел о своем замечании в тот же миг, как сделал его, но не мог отказаться от него, и Симминс скривился в знак согласия.
Очень немногие из команды «Тайда» были довольны своим нынешним долгом. Это не означало, что кто-то из них подумал бы о том, чтобы опротестовать их приказы, но была разница между этим и горячим повиновением им. Даже капитан Окэмото, который твердо придерживался мнения, что любой еретик заслуживает того, что он получил, был менее чем в восторге, когда граф Тирск выбрал его старшим офицером, командующим небольшим конвоем с усиленным сопровождением.
Алкофардо подошел к поручню и встал рядом со стойкой, поддерживающей трехфутовый остекленный корпус центрального кормового фонаря. Сам фонарь находился в добрых трех футах над его головой, и он заслонил глаза от его света, глядя в темноту за кормой с высокой кормовой палубы «Тайда» на «Продигэл лэс», торговый галеон, который королевский доларский флот временно реквизировал в качестве транспорта. Его было достаточно легко найти, его выделяли из ночи не только огни на мачте, но и свет ламп, льющийся из иллюминаторов и люка в крыше его большой средней рубки. Сияние потянулось вверх, позолотив нижние мачты и такелаж слабым золотым налетом, и он удовлетворенно хмыкнул. Коммандер Рубин Мичисин, командовавший его военно-морским экипажем, включая артиллеристов дюжины «волков», которые были спешно установлены вдоль его поручней, был отличным кораблеводителем. Торговое судно было не самым удобным для плавания судном, которое когда-либо видел Алкофардо, но Мичисин, как всегда, тщательно следил за кормой флагмана сопровождения.
КЕВ «Тракьюлент», собственный транспорт военно-морского флота, перевозивший остальных пленных чарисийцев, находился немного дальше за кормой «Продигэл лэс», чем следовало бы. Не так уж плохо — он снова начал скрываться, когда померк дневной свет, и Алкофардо тоже мог без особого труда различить огни на его мачте, хотя отсюда было невозможно разглядеть палубные огни, — но мастерство капитана Урвина Густавсина за последние семь дней произвело на него менее благоприятное впечатление, чем мастерство Мичисина..
Тебе придется беспокоиться об управлении кораблем Густавсина еще только пять дней или около того, — напомнил он себе. Конвой прошел чуть менее двух третей пути от Гората до порта Эску в заливе Эрех, где еретиков должны были передать отряду храмовой стражи, ответственному за их транспортировку до Зиона. В этот момент королевский доларский флот умоет руки от пленных, и «Тайд» вернется к более обычным обязанностям.
И не притворяйся, что избавление от Густавсина — это единственное, чего ты ждешь с нетерпением, когда это произойдет, — мрачно подумал он. — Или что после этого ты снова почувствуешь себя чистым, что бы ты ни делал. Еретики они или нет, они моряки — такие же, как ты и все ваши люди, — и они сражались за то, во что верят, и за своего императора и императрицу точно так же, как вы сражаетесь за Мать-Церковь и своего короля.
Он напомнил себе, что не стоит обсуждать это с капитаном Окэмото, и переключил свое внимание на остальные корабли эскорта.
«Челленджер» капитана Фрейдарека Чалкира потерял фок- и грот-бом-брам-стеньги во время внезапного шквала через три дня после выхода из Гората. Чалкир был подавлен, но едва ли это была его вина. Алкофардо знал это, потому что он был на палубе, когда на конвой обрушился шквал. «Челленджер» находился с наветренной стороны, и фронт свирепого порыва ветра ударил по нему первым, предупредив не более чем за минуту или две. Чалкир вовремя среагировал, избежав полного разрушения мачт в данных обстоятельствах, и то, что случилось с его кораблем, предупредило его спутников о том, что надвигается. Без этого они, несомненно, сами понесли бы серьезный ущерб.
Однако внезапный порыв ярости, который стоил «Челленджеру» его бом-брам-стенег, также снес его грот-брам-стеньгу и вырвал грот- и фок-стеньги, что серьезно подорвало его способность нести паруса. Учитывая их приказ доставить пленников как можно быстрее, Окэмото приказал ему вернуться в порт для ремонта, а не замедлять движение остальной части конвоя, что сократило эскадру сопровождения с пяти галеонов до четырех. Алкофардо знал, что ему не нравилось это делать, но приказ инквизиции не оставлял выбора. Кроме того, четырех должно быть более чем достаточно, учитывая, что случилось с флотом еретиков, и Окэмото тщательно их расставил.
«Сент-Андру» капитана Жоржа Курно шел впереди «Тайда» на четыре или пять длин корпуса, все четыре его кормовых фонаря ярко горели всю ночь. «Сент-Андру» был пятидесятичетырехпушечным, немного более тяжело вооруженным, чем «Тайд», но пятидесятишестипушечный «Риптайд» капитана сэра Ливиса Одеймира был самым мощным кораблем эскорта, и капитан Окэмото расположил его с наветренной стороны. Он был достаточно близко, чтобы даже с уровня палубы, когда волны поднимали их оба одновременно, Алкофардо мог разглядеть свет фонаря, мерцающий на его люках, и полдюжины орудийных портов, которые были открыты для вентиляции. Он был в хорошем положении, чтобы спуститься по ветру, если случится что-нибудь непредвиденное, а «Сент-Килман» капитана Брикстина, один из кораблей-побратимов «Тайда», находился где-то за кормой транспортов, прикрывая тыл небольшого конвоя. Алкофардо вообще не видел его огней, но Хоншо Брикстин был одним из самых надежных офицеров, которых он когда-либо встречал. На самом деле, несмотря на то, что каждый офицер королевского доларского флота знал, что граф Тирск был категорически против их нынешней миссии, был ли он достаточно глуп, чтобы высказаться так на этот раз или нет, для ее выполнения он все равно выбрал пятерых из своих лучших капитанов галеонов.
И мы все будем рады вернуться в бухту Горат… Чем скорее, тем лучше, — подумал Алкофардо.
* * *
Барон Сармут вынул сигару изо рта, выпустил колечко дыма, чтобы его развеял сильный ветер, и кивнул.
— Думаю, что самое время, Робейр, — сказал он.
— Да, да, мой господин! — Робейр Лэтик резко коснулся груди в знак приветствия и отвернулся. — Передайте слово — тихо, — сказал он. — Руки к парусине и прихваткам.
Свирепое предвкушение капитана отразилось в ответных благодарностях полушепотом, и Сармут положил сигару на место, сложил руки за спиной и занял позицию у самой задней карронады юта, где он был бы как можно дальше от посторонних глаз.
Он посмотрел через фальшборт «Дестини» по правому борту туда, где на его флагманском корабле стояла рыбацкая лодка «Снэпдрэгон». На маленьком судне, оснащенном шхунными парусами, смотреть было особенно нечего. При длине тридцать два фута она была чуть более чем в три раза длиннее своего морского тезки, и ее предыдущие владельцы тратили на ее содержание не больше, чем было абсолютно необходимо. И все же это невзрачное судно было первым самостоятельным кораблем лейтенанта Гектора Эплина-Армака.
Сармут улыбнулся при этой мысли. И снова, когда он обдумывал название рыбацкой лодки. Ни один из ныне живущих обитателей Сейфхолда не имел ни малейшего представления о том, почему снэпдрэгон — теплокровное яйцекладущее млекопитающее, сейфхолдский аналог кожистой морской черепахи Старой Земли — получил именно это название, но теперь Сармут знал, благодаря записям Совы.
