И независимо от того, говорят они правду или нет, они не могут позволить мне покинуть эту комнату живым, пока не убедятся без тени сомнения, что я им верю, — холодно подумал он.
Он снова открыл глаза и обнаружил, что Нимуэ Албан наблюдает за ним через стол спокойными сапфировыми глазами Нимуэ Чуэрио. Он оглянулся на нее, и она склонила голову набок и улыбнулась ему почти с сочувствием.
— Милорд, — сказала она, — мне кажется, я знаю по крайней мере одну вещь, которая сейчас приходит вам в голову, и вы правы. Если вы решите отвергнуть то, что мы вам сказали, если вы решите поставить свою преданность и способности, все то, что делает тебя таким ценным для империи и для борьбы с храмовой четверкой, на службу лжи, мы не можем позволить вам покинуть эту комнату живым. Но если бы мы отплатили за ваше чувство чести смертью, это было бы предательством всего, во что мы сами верим, и глубокой привязанности Гектора и Айрис к вам. Еще год или два назад это было бы нашим единственным вариантом, но сейчас это уже не так. Нам все еще не хватает многих возможностей, которые Федерация считала само собой разумеющимися, но вскоре после смерти князя Нармана Мерлин поручил Сове изготовить новые партии лекарств, используемых на борту звездолетов, которые доставили человечество в Сейфхолд, и одно из них — вы можете думать об этом как о… снотворном — почти идеально имитирует физическую смерть. Если вы не в состоянии продолжать служить Чарису с той же преданностью и мужеством, с которыми вы всегда служили ей в прошлом, я боюсь, что сегодня вечером вас постигнет «смертельный удар». И примерно через пятидневку или около того вы снова проснетесь ничуть не уставшим в пещере. Мне жаль говорить, что вы будете заключены там в тюрьму, но в условиях комфорта и уважения. Я надеюсь, что если это произойдет, со временем вы сможете признать, что мы не сказали вам ничего, кроме правды, но честность заставляет меня признать, что мы никогда не смогли бы вернуть вам прежнюю жизнь. В этом смысле вы действительно были бы мертвы, потому что в глазах всего мира вы не смогли бы восстать из могилы.
— Пожалуйста, сэр, — сказал Гектор, протягивая к нему здоровую руку. — Я понимаю, как несправедливо с нашей стороны просить вас об этом, но у нас действительно нет выбора. Вы нужны нам даже больше, чем когда-либо прежде.
Сармут оглянулся на юного герцога, его сердце разрывалось от конфликта между привязанностью — любовью — и верой на всю жизнь. Он понял, что хотел верить Гектору и остальным. Он действительно хотел… Но это была ловушка, которую Шан-вей всегда расставляла перед мужчинами. Это было…
— Сэр Данкин.
Айрис Эплин-Армак встала. Она обошла стол, встала перед ним, положила руки ему на плечи и непоколебимо встретилась с ним взглядом.
— Я обязана вам своей жизнью, — сказала она ему. — Я должна вам даже больше. Я обязана вам шансом встретить мужчину, которого люблю, и ребенка, которого собираюсь ему родить, и я обязана вам жизнью моего брата — моего князя. Это долги, которые я никогда не смогу погасить. Но я говорю вам это сейчас, со всей честностью, которая есть во мне.
— Я ничего не знала об этом до того дня, когда Гектор пожертвовал своей жизнью, чтобы спасти мою. Это именно то, что он сделал, потому что никто из нас и представить себе не мог, что он может быть так ужасно ранен и выжить. Знаю, что открытие того, что он все-таки мог быть спасен — и что он был спасен, — заставляет меня верить в лучшее о людях, которые вернули его мне. Но риск, на который они пошли — риск, которому они подверглись, — рассказав мне правду, был даже больше, чем риск, на который мы пошли, рассказав вам. Это могло разрушить все, за что они боролись годами здесь, в Корисанде. Они знали это… и никогда не колебались. Вот кто они такие, кто мы такие, и потому, что вы нам нужны, и потому, что мы любим вас — потому что я люблю вас, — я умоляю вас поверить правде. Задолго до того, как я вышла замуж за Гектора, до того, как Шарлиэн и Кэйлеб позволили нам с Дейвином вернуться на Корисанду и доверили нам поступать правильно, я знала, где нахожусь. Я обнаружила это на борту вашего корабля между Чарисом и Чисхолмом, и это привело меня в ужас, потому что я поняла, что архиепископ Мейкел был прав с самого начала — я должна была выбирать, во что верить. Чему могла бы посвятить свою жизнь. И когда я поняла это, то поняла, что предпочла бы стоять рядом с такими людьми, как Шарлиэн и Кэйлеб, — и рядом с людьми, которые любили их и следовали за ними, — в самой глубокой яме Ада, чем стоять на самых высоких Небесах с любым Богом, который мог бы согласиться с Жаспаром Клинтаном. Вы тоже этого хотите. Знаю, что вы это делаете, потому что я узнала вас получше.
И если вы прочитали все ужасы в Книге Шулера, если вы прочитали всю ложь в Книге Чихиро, тогда вы знаете, что Бог Жаспар Клинтана — Бог Матери-Церкви — согласен с ним.
Ее карие глаза смотрели глубоко, глубоко в его, и они были бездонными как море, темное от честности и глубины ее собственной бесстрашной веры.
— Итак, вопрос, сэр Данкин, — мягко сказала она, — в том, согласны вы с этим Богом или нет.
VIII
Канал Шерил-Серидан, к западу от Эвиртина, земли Саутмарч
— Ложитесь, сэр!
Что-то ударило лейтенанта Брянсина сзади, обхватило его колени и швырнуло лицом вниз на землю. Он грохнулся так сильно, что у него защипало носовые пазухи… как раз перед тем, как короткий посвист одного из снарядов небольшого углового орудия еретиков закончился внезапным взрывом. К счастью, это был разрывной снаряд, а не один из извергающих шрапнель воздушных разрывов, и он взорвался только после удара о землю, но осколки снаряда противно просвистели над головой.
Он осторожно приподнялся на руках и оглянулся через плечо на девятнадцатилетнего рядового, который схватил его.
— Простой крик мог бы сделать свое дело с меньшим количеством синяков, Симин, — отметил он. — И не опрокидывая нас обоих, как можно думать.
— Извините за это, сэр, — рядовой Хилдиршот, казалось, не был особенно подавлен выговором своего командира роты. — Не думал, что вы это услышите, — добавил он.
— Что ж, ценю твою заботу обо мне, — сказал ему Брянсин, решив не упоминать, что Хилдиршот был совершенно прав. Он не слышал приближающегося снаряда, и ему следовало быть более внимательным. Лэнгхорн знал, что ублюдки-еретики бросали эти вещи достаточно часто, чтобы армия Серидан не скучала! Большинство его людей приобрели ориентированный на выживание рефлекс падать на землю всякий раз, когда слышался какой-то из них, и он полагал, что офицеры также должны подавать пример в этом. Это было бы гораздо лучше, чем позиция «посмотрите, какой я храбрый, когда стою под шрапнелью!», которую, похоже, предпочитали демонстрировать некоторые из его более упрямых коллег.
По крайней мере, ненадолго.
— А теперь возвращайся в укрытие, — продолжил он. — Обещаю, что тем временем буду следить за своей задницей. — Рядовой, казалось, колебался, а Брянсин нахмурил брови и сердито посмотрел на него. — Если ты получишь пулю в лоб без всякой уважительной причины, рядовой, то взводный сержант Эбикрамби устроит мне из-за этого ад самой Шан-вей!
