По началу она пыталась успокаивать его. Клала легонько руку ему на грудь. Пробовала читать ему, петь. Злилась и строжилась на него. Но ни одна из перепробованных ею мер, казалось, не в силах была остановить тот поток горячих слёз, что катились по его лицу. Однажды она просто встала, заявила, что у нее есть дела есть внизу, на кухне, и ушла. Когда же она вернулась, то обнаружила, что Бобби спит, завернувшись калачиком вокруг своей подушки, влажной от слёз.
Она коротко взглянула вниз, на него — прядь волос упала на лоб, выглядит умиротворённым. Она знала, что, вероятно, какой-нибудь инстинкт должен заставить её нагнуться и поправить его волосы, откинув их со лба, или же подоткнуть простыню и покрывало потеплее вокруг него, но она не ощущала ничего, кроме неподдельного страха. Она бы сумела позаботиться о нём, будь он обычным ребёнком, сначала у неё это хоть как-то да получалось. Но затем он потерял мать с отцом, а теперь у него на глазах умер его лучший друг. Конечно, для ребёнка это было слишком.
У Стэллы перед глазами в темноте замелькали яркие пятна — она надавила на глаза основаниями ладоней, пытаясь избавиться от этого неприятного ощущения. И теперь, все эти долгие месяцы, тяжким грузом давила на неё открывшаяся ей правда: она пыталась убежать, но не сумела.
— Я не могу этого сделать, — прошептала она.
Она открыла глаза, взглядом обвела комнату.
По стенам были развешаны её картинки — одни аккуратно выстриженные из журналов, другие торопливо вырванные из рекламных брошюр турфирм, — и все они, казалось, насмехались над ней. Гавайские пляжи, которых никогда ей не видать. Пики Альп, на которые никогда ей не взбираться. Не суждено ей ощутить на своей коже ни палящий зной Южной Америки, ни сухой пустынный жар Cахары. Она застрянет здесь, в Хайбери, на всю оставшуюся жизнь.
Жгучая горечь поднялась из желудка, подступила к самому горлу. Она соскочила с постели, метнулась к ближайшей стене. Рывок! Содрала она со стены картинку с Ниагарскими водопадами. Бобби что-то пробормотал во сне и беспокойно заёрзал, но не проснулся.
Рывок! Разрушены Египетские пирамиды.
Рывок! Пала Великая Китайская стена.
Рывок! Песчаные пляжи Таити смыты цунами.
Она работала методично, бросая сорванные странички в кучу на свою кровать. Когда стены оголились, она повернулась к своему маленькому письменному столику, принялась вынимать из его ящиков буклеты своих заочных курсов машинописи, один за другим. В ту же кучу были брошены и руководства по стенографии. Туда же отправила она и те статьи про современных девушек, которые выстригала из журналов.
Когда её письменный стал полностью пуст, она сгребла все эти бумаги в охапку и вышла из комнаты. Всё вниз и вниз шла она по чёрной лестнице до тех пор, пока не спустилась в самый подвал дома. Где-то часы пробили час ночи. Хорошо. В кухонных помещениях в такое время никого нет.
В том помещении, где она проводила большую часть своей жизни, в кои-то веки стояла тишина. Она бросила свои бумаги на деревянную столешницу разделочного стола, подошла к длинной чугунной дровяной плите. От неё до сих пор шёл жар, хотя после ужина огонь в ней Стелла больше не поддерживала. Открыв дверцу одной из четырёх духовок, поворошила почти прогоревшие уголья и начала подтапливать мелкими щепками, покуда не затеплился огонь. Разводить же большое пламя ей было ни к чему.
На самом верху груды бумаг лежали почтовые конверты с рассылочными учебными материалами заочных курсов, она уже, было, протянула руку взять их, но не решилась. Сколько часов провела она, переделав сначала всю свою работу по кухне, за письменным столом, склонившись над этими рабочими тетрадками? Ради этих занятий она отказывала себе во всём, копила и откладывала на них всё до последней монетки. Лишила себя удовольствия ходить в кино в свой выходной день и целый год не покупала себе новых туфель. Она настолько сосредоточилась на своём плане, так уверила себя в том, что именно он, в итоге, освободит её из заточения в Хайбери, раз и навсегда.
Отложив в сторону учебные материалы курсов, схватила фотоснимок пляжей острова Таити. Когда она скормила её разинувшей пасть духовке, бумага сначала скукожилась, а после занялась зелёно-голубым пламенем.
В считанные секунды от неё остался лишь пепел. Закусив губы, она глубоко выдохнула, затем потянулась за фотокарточкой с видом Швейцарии.
— Мисс Аддертон, отчего вы бодрствуете в столь поздний час и что это вы делаете?
Стелла резко обернулась на звук голоса миссис Саймондс, ударившись при этом правым коленом о распахнутую дверцу духовки. Вскрикнув от боли, схватилась за ногу. Почувствовала, как её за плечо ухватила уверенная рука — хозяйка поместья подхватила повариху, не дав упасть, и усадила на стул.
— Нужен ли вам компресс? — спросила миссис Саймондс.
Она согнула и разогнула колено раз-другой, проверяя: — Не нужен, — сделала заключение.
— Простите, что напугала вас, — сказала миссис Саймондс.
Стелла из-под опущенных ресниц глянула на неё. Простите. Ей очень странно было слышать подобные слова от своей нанимательницы.
— Второй час ночи, уже почти пятнадцать минут третьего, — сказала миссис Саймондс.
— Мне нужно было кое о чём позаботиться.
Она увидала, как миссис Саймондс обвела взглядом ворох бумаг на разделочном столе: — Вы это жжёте?
— Да, — процедила она сквозь стиснутые зубы.
— Ницца, Сан-Себастьян, Кейптаун, Бомбей… Это те места, где вы мечтаете побывать? — спросила миссис Саймондс.
Стелла залилась краской стыда: — Они висели на стенах моей комнаты. Это было глупо, — сказала она.
Миссис Саймондс перебирала бумаги: — В некоторых из этих мест я бывала — Париж, Рим — но вы любите приключения гораздо больше меня. Я и не знала, что вы хотите путешествовать.
Стелла сидела не двигаясь, плотно сжав губы, и смотрела, как её нанимательница перебирает конверты с корреспонденцией заочных курсов.
— Вы занимаетесь на курсах стенографисток? — спросила миссис Саймондс.
— Ещё одна глупость. Ещё один провальный план.
— Я даже помыслить не могла, что вы хотите заниматься чем-то помимо готовки, — проговорила миссис Саймондс.
Стелла почувствовала, как её сердце сбилось с ритма и чуть не задохнулась.
— Ненавижу готовить! — сорвались с её губ слова, которые он держала в себе долгие годы, не смея произнести вслух.
Миссис Саймондс выглядела ошарашенной. Затем леди бережно положила обратно на стол тетрадку с упражнениями и сказала: — Мне очень печально, что вы, оказывается, испытываете такое чувство.
Стелла, что ты сейчас наделала, ты только погляди.
— Простите меня, я благодарна за то, что могу работать здесь.
Миссис Саймондс поплотнее запахнула свой стёганый атласный халат и села на кухонный деревянный стул напротив Стэллы. Долго молчала, затем сказала: — Есть вещи, которые я хотела бы совершить. Я жалею, что не… Могу ли я спросить вас, что бы вы стали делать со своей жизнью, если б не были кухаркой?
