– And this is Maddalena
[5]. – Кузен произнес ее имя и кивком подозвал к какому-то пожилому господину, который разглядывал ее оценивающим взглядом, словно раздумывал, стоит ли платить за нее деньги или нет. Маддалена и виду не подала, что ей это неприятно. Тряхнув головой, она позволила закончить осмотр. Впрочем, в ощупывающем ее взгляде не было ничего дурного. Было очевидно, что оценивают ее пропорции, черты, типаж. Наконец господин равнодушным кивком дал понять Джузеппе, что Маддалена принята. Кузен ей подмигнул.
– Тебя и Антонеллу взяли. Вас ждут завтра в восемь утра. Спросите мистера Расселла, он расскажет, куда идти.
У Маддалены от радости забилось сердце, зарделись щеки и заблестели глаза. Наконец-то у нее будет работа!
Первые дни в Королевской академии пролетели незаметно. Маддалене показалось, что она не заслужила той суммы, что ей выплатили неделю спустя. Раздеваться перед студентами было нетрудно, ведь в смотревших на нее глазах не было вожделения. Взгляды, изучавшие сантиметр за сантиметром ее тело, не доставляли неудобства. Когда она закрывала глаза, до нее долетал лишь шорох карандашей. Иногда она с интересом рассматривала свои формы, как по волшебству проступавшие на холстах. Кто-то работал над лицом, кто-то корпел над грудью, кто-то – над ногами, кто-то просто набрасывал силуэт, не вдаваясь в детали.
Тем вечером Маддалена дольше, чем обычно, рассматривала работы тех, кого считала «своими» студентами. Она слышала, как молодые люди друг за другом покидают аудиторию. Неплохо освоив английский, она уже понимала обрывки долетавших до нее разговоров, из которых следовало, что некоторые художники собираются в паб. Маддалена работала натурщицей уже вторую неделю. Ее график не совпадал с графиком Антонеллы, поэтому в пансион мисс Девин Маддалена добиралась сама. Впрочем, ей даже нравилось бродить одной по оживленным лондонским улицам. Она научилась пользоваться метро и хорошо изучила город.
Пошел дождь. Лицо Маддалены покрывали мелкие, частые капли, неизменные спутницы лондонской зимы, а ноги увязали в грязи на опустевших улицах Уайтчепела. Когда дождь превратился в ливень, она пошла быстрее, чтобы не промокнуть до нитки. Не хватало еще свалиться с простудой. Задрав темную юбку чуть ли не до колен, Маддалена побежала, как молодая лань.
Внезапно она поняла, что ее кто-то преследует. Кто-то за ее спиной тоже ускорил шаг. Поначалу Маддалена не придала этому значения, но потом, остановившись под навесом, чтобы перевести дух, заметила незнакомца, который замешкался, а затем направился прямиком к ней. Было уже темно. Уличные фонари почти не освещали пустынные улицы. Маддалене вспомнились рассказы хозяйки о маньяке, охотившемся на женщин. Она похолодела от ужаса и бросилась наутек.
«Не хочу! Не хочу!» – стучало в голове с каждым ударом сердца. У нее отказывали ноги и кололо в боку, но она бежала вперед, не оглядываясь. Преследователь гнался за ней по пятам. Измученная, вся в поту, перепуганная Маддалена чувствовала, что силы на исходе. Страх и темнота мешали понять, где она находится.
– Синьорина! – прокричали у нее за спиной.
«Только не останавливайся!» – вопил внутренний голос, придавая ей сил и смелости. Дом мисс Девин был совсем рядом. Только бы туда добраться, и она спасена. От этой мысли у нее выросли крылья. Под ноги она больше не смотрела.
– Синьорина, пожалуйста, остановитесь! – кричал человек у нее за спиной.
«Вперед! Давай! Ну, пожалуйста!» – повторяла Маддалена, выбежав на Петтикот-лейн. Ей хотелось оказаться подальше от этого места, хоть в Антиколи, где нет сумасшедших убийц, а темные улицы не внушают страха.
Она почувствовала, как ее схватили за плечо. Вне себя от ужаса она завопила. Инстинкт приказывал ей не останавливаться, но изодранные в кровь ноги подкашивались, а у туфель был такой вид, словно она всю ночь бегала по грязи.
– Что вам угодно? Оставьте меня в покое! – закричала Маддалена, вырываясь из рук незнакомца. Тот сразу же ее отпустил. Она окинула его быстрым взглядом. Приличный с виду, в плаще и цилиндре, который он тотчас же снял, убрав руку с ее плеча. Она повнимательнее вгляделась в его лицо: светлые глаза, оттенок в темноте было не разобрать. Темная ухоженная борода и манеры джентльмена. Несмотря на вполне презентабельный вид незнакомца, Маддалена все еще дрожала от страха. Говорят, убийцы тоже одеваются, как джентльмены.
– Не бойтесь! Я не причиню вам вреда, – отчетливо проговорил он по слогам. Маддалена удивилась, прежде никто не проявлял к ней подобной предупредительности. Английская речь зачастую казалась ей невнятным бормотанием. Этот человек знал, что она иностранка?
– Я художник, синьорина! – пояснил он, прочитав ее мысли. – Вот уже несколько дней я за вами охочусь, но вы все время ускользаете. На прошлой неделе я видел, как вы позировали…
– Что вам от меня нужно? – резко перебила она. Хоть стоящий перед ней человек не походил на преступника, сердце у Маддалены все еще бешено колотилось и она оставалась начеку.
– Прощу прощения за то, что напугал вас… Я не хотел. Я хочу, чтобы вы позировали для моей картины.
– Что?! – удивилась Маддалена, широко распахнув глаза. Почему этот человек выразил свою просьбу в такой странной манере? Зачем было гнаться за ней через весь Лондон? Либо он ненормальный, либо это плохая шутка. Одно из двух.
– Я работаю над картиной «Dolce far niente»
[6], – произнес он на ломаном итальянском.
Маддалена невольно улыбнулась.
– Вы как нельзя лучше подходите для моего полотна. Соглашайтесь, прошу вас, – взмолился он.
– Вы гнались за мной через весь Лондон, чтобы предложить работу натурщицы? Это не могло подождать до утра? – Теперь в ее голосе звучал не страх, а любопытство.
– Я не мог так рисковать, ведь мы могли больше не встретиться в академии, – ответил он.
– Когда вы хотите, чтобы я приступила к работе?
– Завтра.
– Днем я занята в академии.
– Приходите утром, потом я провожу вас в академию.
– К вам домой я не пойду.
– Это студия… – возразил он.
– Об этом не может быть и речи, – решительно ответила Маддалена.
– Так и быть, встречаемся в академии, я попрошу у директора свободную аудиторию, – согласился он.
– Договорились.
Губы художника расплылись в улыбке, осветившей его лицо. Только сейчас Маддалена заметила, насколько он хорош собой. Темнота и мелкий, непрекращающийся дождь скрыли заливший ее щеки румянец.
– Тогда до завтра, – попрощался он.
– До завтра, – пробормотала Маддалена, заспешив прочь. Пройдя несколько метров, она вдруг вспомнила, что не спросила имени художника. Обернувшись, увидела, что тот стоит под дождем, не сводя с нее глаз. Тогда она вернулась.
