Земельный участок, на котором располагалась вилла, Альфред Вильгельм Штроль-Ферн купил в 1879 году. Обилие сосен, ливанских кедров, магнолий и кипарисов делало это место похожим на нетронутый рай. Посетители виллы словно попадали в другой, запретный город, в дикий и на первый взгляд безграничный парк. Атмосферу нездешности усиливали крики экзотических животных, целый день доносившиеся из зоологического сада. Неумолчное кваканье лягушек, уханье сов и стрекот цикад вносили свою лепту в царившее на территории очарование.
Небольшие мастерские были продуманы до малейших деталей, чтобы художники могли творить, не мешая друг другу. В напоенных светом и окруженных зеленью студиях царил абсолютный покой, столь необходимый для творчества. Мастерские были разбросаны по территории парка в хаотичном порядке, около них теснились беседки в окружении редких растений, а по центру располагался большой сад с римскими статуями. В маленькой колонии художников на вилле Штроль-Ферн витал богемный дух.
Работа «От разлуки любовь горячей» ознаменовала начало римского периода в творчестве Джона. Этот тромплей изображал Маддалену, чье чувственное лицо на первом плане соседствовало с фиолетовыми ирисами. Эта картина стала для Джона своеобразным символом творческого возрождения. Впрочем, не только творческого. Беседы с другими художниками, возможность заниматься искусством и бродить по улицам Вечного города сделали Джона другим человеком. Он удостоился золотой медали на международной выставке в Риме за картину «Бельведер», увлекся пейзажной живописью и пленэром.
Это был счастливый для него период. Да и отношения с успокоившейся Маддаленой вернулись в прежнее русло. Джон безумно ее любил. Она была для него всем – натурщицей, музой, источником радости и вдохновения. Именно Маддалена настояла на переезде в Италию. В Лондоне она чувствовала себя одиноко и тосковала по родным. Она часто получала письма от кузины Антонеллы, которая практически сразу вернулась домой. Из ее неразборчивой писанины Маддалена узнала, что семейство Сплендори перебралось из Антиколи в Рим. Встреча с близкими и возможность не возвращаться в Лондон переполняли Маддалену невероятным счастьем. С гордостью она представила Джона родителям. То было забавное зрелище: Джон пытался изъясняться по-итальянски, а те, не понимая ни слова, одобрительно кивали. В их глазах он был спасителем, который не только вернул дочь в Италию и дал ей крышу над головой, но и выплачивал им ежемесячное пособие, гарантировавшее спокойную старость. Семья Маддалены стала семьей и для Джона. Они больше не были одиноки.
Джон избегал разговоров о своих родных, а когда о них упоминала Маддалена, то он сразу же мрачнел и менял тему разговора. Из письма Уонтнера ему стало известно, что его семья в курсе, где и как он обустроился в Риме. Это подтвердил и некий сэр Уильям Рассел Флинт, который вместе с женой явился на виллу Штроль-Ферн с рекомендательным письмом от давнего друга Годвардов.
Оказав гостям радушный прием, Джон показал им свою мастерскую и территорию парка.
– Моя Нежная Скиталица у своих родителей, но она скоро придет, – произнес он в ответ на вопрос, живет ли он один. И добавил он, указав своим соотечественникам на картину с изображением Маддалены: – Смотрите, вот она.
– Она очень красива, несмотря на тяжелый подбородок, – воскликнул Флинт.
– Нет-нет! Она само совершенство… В Лондоне ей не было равных среди натурщиц, – с гордостью произнес Джон. – Располагайтесь. Пока нет Маддалены, давайте пить чай.
Маддалена вернулась на виллу с большим опозданием.
– Простите, я задержалась у портнихи. Подгоняла платье, – извинилась она, подходя к Джону, чтобы поцеловать его.
Супруга Флинта, толком не поздоровавшись, указала ей на нитку, свисавшую с рукава пальто. Маддалена отреагировала на замечание с улыбкой:
– Я оставила эту нитку в знак солидарности с теми, кого считаю представительницами высшего сословия, – портнихами.
Чай они допивали в полной тишине. Время тянулось мучительно долго, а усилившееся напряжение, казалось, можно было потрогать руками. В какой-то момент Маддалена под предлогом срочных дел холодно попрощалась с гостями и ушла. В ее голове вертелась догадка, что Флинтов подослала родня Джона, чтобы выведать, как у них обстоят дела. Это невольное вторжение ее задело. После ухода Маддалены англичане оттаяли, и следующие два часа пролетели для Джона незаметно. По окончании визита Джон проводил гостей до ворот. Отойдя от виллы на метр-другой, Флинты принялись перемывать косточки Маддалене – как раз в тот момент, когда та возвращалась домой.
– Эта Нежная та еще штучка! Миссис Уонтнер была права, эта девица своего не упустит. Говорят, в Лондоне она налево и направо принимала подношения от английских и американских художников! Наверняка вернулась в Италию с сундуком драгоценностей! – воскликнула миссис Флинт в полной уверенности, что вокруг никого нет.
– Ты помнишь, что о ней рассказывал Джон? Что до приезда в Лондон они ввосьмером – с отцом, матерью и братьями – ютились в одной комнатенке с большой кроватью, в которой вместе и спали!
– Как селедки в бочке! Какой ужас!
– И потом, ты заметила, как он исхудал? Он несчастлив – это очевидно…
– Эта женщина дурно на него влияет. Его искренняя привязанность, очевидно, не взаимна. Не сомневаюсь, что это она вынудила его уехать из Англии. Ума не приложу, как можно быть такой эгоисткой?
Маддалена слышала все до последнего слова, но ничего не сказала Джону. Внутри нее зашевелились муки совести, стоило ли увозить Джона так далеко от семьи? Узнав о своей беременности, Маддалена надеялась, что плод их любви завяжет языки сплетникам и они, став полноценной семьей, наконец-то будут счастливы. Однако ее надеждам не суждено было сбыться.
12
Терминилло, январь 1940 года
Гостиница «Рим»
– Если она умрет, пусть это случится дома, – выпалила Адель, с трудом сдерживая ярость. Затем завернула Карлу в шерстяное одеяло и смерила няньку гневным взглядом.
– Простите, синьора, умоляю вас! – всхлипывала та. – Я сделала это не нарочно.
– Этого еще не хватало, Марта! – отрезала Адель, делая той знак отойти. – Этого еще не хватало!
Доктор Тодескини бегом поднимался по лестнице. Нельзя было терять ни минуты, нужно было как можно скорее возвращаться в Рим.
Они выехали из столицы на рассвете, после телефонного звонка владелицы гостиницы «Рим»: у Карлы держалась высокая температура. Местный доктор, заподозривший воспаление легких, так и не смог поставить диагноз. Поэтому Адель подняла на ноги семейного врача, который сразу же прибыл на место. Сев в малолитражку дяди Сандро, они помчались в Терминилло.
К счастью, дорога отняла меньше времени, чем они рассчитывали. Дорожные работы на шоссе уже закончились, снегопада не предвиделось, хотя Терминилло тем утром запорошило снегом. Эту дорогу построил адвокат Марио Маркуччи, несмотря на протесты местных жителей, так и не смирившихся с таким использованием миллионов, выделенных на мелиорацию долины Риети. Гостиницу «Рим» в Пьян-де-Валли открыли всего пару месяцев назад, в ней был даже президентский люкс, зарезервированный за семьей Муссолини. Дуче собственной персоной любил после горных прогулок подкрепиться лакомствами, приготовленными кухаркой, синьорой Флориндой. Фенди отдыхали здесь в начале ноября, на День Всех Святых. Поэтому Адель отправила сюда девочек вместе с прислугой и нянькой на несколько дней, чтобы без спешки заняться подготовкой к открытию магазинов после рождественских праздников. Им с Эдоардо отдых был просто необходим. Рождественская суматоха совершенно их вымотала. В магазинах толпился народ, и они едва справлялись с заказами. Недавно Адель обнаружила, что снова беременна, ребенок должен был появиться на свет в июне. Впрочем, это никак не отразилось на ее рабочем графике. Беременности не были для нее помехой. Наоборот, будучи в положении, она ощущала прилив сил и никогда не испытывала ни приступов тошноты, ни слабости. Маддалена говорила, что Адель слишком занята для неприятных ощущений, свойственных интересному положению. Они обе посмеялись, но Адель понимала, что, по сути, подруга права: порой у нее не было времени даже пообедать.
