Иногда я думаю, что человеческое сердце – это полка с ограниченным количеством места; если навалить на нее больше, чем умещается, что-нибудь обязательно упадет с края и придется собирать осколки.
Мгновение я смотрю на коробочку с игрой, а потом сую ее обратно в наволочку Тэо и выхожу из комнаты.
Тэо
Я научил брата не давать себя в обиду.
Мне тогда было одиннадцать, а ему четырнадцать. Я лазил по горке на детской площадке, а Джейкоб сидел на траве и читал биографию Эдмона Локара, отца анализа отпечатков пальцев, которую библиотекарша приобрела специально для него. Мама была на одном из бесчисленных собраний для родителей детей с индивидуальными учебными планами; ей нужно было удостовериться, что в школе Джейкобу так же комфортно и безопасно, как дома.
Очевидно, про игровые площадки там не говорили.
Двое пацанов с невероятно клевыми скейтами делали трюки на ступеньках и вдруг заметили Джейкоба. Они подошли к нему, и один выхватил у него из рук книгу.
– Она моя, – сказал Джейкоб.
– Так возьми ее, – ответил пацан и бросил книгу своему дружку, а тот – обратно.
Они стали играть с Джейкобом «в собачку», а он метался между ними. Но Джейкоб от природы совсем не атлет, и ему было не перехватить книгу.
– Она библиотечная, кретины, – сказал он, как будто это что-то меняло. – Вы ее испортите!
– Какая жалость! – Один из парней бросил книгу в лужу.
– Спасай ее! – крикнул его приятель, и Джейкоб полез в грязь.
Я окликнул его, но было поздно. Один из парней сделал подсечку, и Джейкоб упал лицом в лужу. Потом сел, промокший насквозь, отплевываясь от грязи.
– Почитай теперь, придурок, – сказал первый парень, они оба захохотали и укатили на своих скейтах.
Джейкоб не двигался. Он сидел в луже и прижимал к груди книгу.
– Вставай, – сказал я и протянул ему руку.
Джейкоб, пыхтя, поднялся. Попытался перевернуть страницу в книге, но они все слиплись от грязи.
– Она высохнет. Хочешь, я схожу за мамой?
Брат покачал головой:
– Мама разозлится на меня.
– Нет, не разозлится, – возразил я, хотя он, вероятно, был прав. Одежда его вымокла и была вся в грязи. – Джейкоб, тебе нужно научиться давать сдачи. Делай то же, что они, только в десять раз хуже.
– Толкнуть их в грязь?
– Ну нет. Ты можешь просто… Я не знаю. Обзываться.
– Их зовут Шин и Амаль, – сказал Джейкоб.
– Не так. Попробуй сказать им: «Ты, тупорылый» или «Отрежь себе яйца, хрен собачий».
– Это ругательства.
– Ага. Но в следующий раз они еще подумают, прежде чем лезть к тебе.
Джейкоб начал раскачиваться:
– Во время вьетнамской войны дикторы Би-би-си беспокоились, как им произносить название разбомбленной деревни – Пуок-Ме, чтобы не оскорбить слушателей. Было решено использовать вместо этого название соседней деревни. К несчастью, это была Бан-Ме-Туот
[10].
– Ну, тогда в следующий раз, когда тебя толкнут лицом в грязь, кричи названия вьетнамских деревень.
– «Я достану тебя, красавица, и твою маленькую собачку тоже!»
[11] – процитировал Джейкоб.
– Может, стоит попробовать что-нибудь чуть более брутальное? – предложил я.
Он на мгновение задумался.
– «Йиппи-кай-эй, ублюдок!»
[12]
– Отлично. Значит, когда в следующий раз кто-нибудь выхватит у тебя книгу, что ты скажешь?
– Гребаный осел, дай сюда!
Я захохотал:
– Джейкоб, да у тебя, похоже, дар к этому.
Честно, я не собирался залезать ни в какой другой дом. Но во вторник у меня выдался на редкость паршивый день в школе. Сперва я получил 79 баллов за контрольную по математике – это тройка, а я никогда не получал троек; во-вторых, у меня одного из всего класса не разрослись дрожжи для лабораторной по биологии, и, в-третьих, кажется, я простудился. Я ухожу с последнего урока, хочется просто забраться под одеяло и лежать в кровати с чашкой чая. Вообще, именно эта тяга выпить чая заставляет меня вспомнить о профессорском доме, где я был на прошлой неделе. И надо же, какая удача, я нахожусь всего в трех кварталах от него, когда мне в голову приходит эта мысль.
В доме по-прежнему никого, и мне даже не приходится вскрывать заднюю дверь: она оставлена незапертой. Трость так и стоит у стены в прихожей, и все та же толстовка висит на крючке, но появились шерстяное пальто и пара грубых ботинок. Кто-то допил бутылку красного вина. На столе – стереосистема, которой не было на прошлой неделе, и розовый айпод «Нано» заряжается на подставке.
Я нажимаю кнопку включения и вижу, что загружен клип Ни-Йо.
Либо это самые хипповые профессор с профессоршей на свете, либо их внукам нужно перестать разбрасывать повсюду мусор.
На плите стоит чайник. Я доливаю в него воды, ставлю греться, а сам роюсь в шкафчике в поисках пакетика с чаем. Они притаились на полке позади рулона фольги. Я выбираю «Манговое безумие» и, пока вода кипятится, смотрю, что есть в айподе. Моя мама едва научилась пользоваться приложением iTunes, а здесь какой-то пожилой профессор с супругой рубят в новейших технологиях.
Наверное, они вовсе не старые. Я представил их такими, но, может быть, палка в прихожей – это для артроскопической операции, потому что профессор играет в хоккей по выходным и повредил колено, защищая ворота как голкипер. Может быть, хозяева этого дома одного возраста с мамой, а толстовка принадлежит их дочери, моей ровеснице. Может, она ходит в мою школу. Или даже сидит рядом со мной на биологии.
Я сую айпод в карман, наливаю в чашку воду из свистящего чайника и тут слышу, что где-то наверху льется вода в душе.
Забыв о чае, я пробираюсь в гостиную, крадусь мимо чудовищной развлекательной системы и дальше вверх по лестнице.
Звук текущей воды доносится из гигантского размера ванной комнаты.
Кровать не застелена. На ней лоскутное одеяло, расшитое розами, а на стуле лежит стопка одежды. Я беру в руки кружевной лифчик, провожу пальцами по бретелькам…
И тут замечаю, что дверь в ванную, вообще-то, открыта и мне видно отражающуюся в зеркале душевую кабинку.
За последние тридцать секунд день мой стал заметно лучше.
