– Гм… – промычал я, глядя на свою картошку, – так ты хочешь потанцевать со мной?
– Нет, – ровным голосом произнесла Джесс. – Тебе нужно постараться и как-то заинтересовать меня.
– Я… гм… я хочу потанцевать, и, раз уж ты тоже здесь…
– Бла-бла-бла, – перебила она.
Я заставил себя посмотреть ей в глаза:
– Кажется, ты единственная, кто понимает меня. – Я тяжело сглотнул. – Когда я с тобой, мир перестает быть неразрешимой проблемой. Прошу тебя, потанцуй со мной, – сказал я, – потому что ты моя музыка.
Джесс разинула рот.
– О, Джейкоб, да! – закричала она, а потом вдруг вскочила с места, подняла меня и обхватила руками.
Я почувствовал запах дождя в ее волосах и совсем не возражал против того, что она вторглась в мое личное пространство и находится совсем близко. Мне это понравилось. Так сильно, что вы понимаете последствия: мне пришлось отодвинуть Джесс от себя, пока она не заметила или (еще хуже) не почувствовала, как это твердое упирается в нее.
Сидевшая напротив нас пожилая пара заулыбалась. Я понятия не имел, что они о нас подумали, но шансы ребенка-аутиста и педагога по социальным навыкам были невысоки. Женщина подмигнула Джесс:
– Похоже, этот чизбургер ты не забудешь.
Я многого не забуду из того, что связано с Джесс. Искристый пурпурный лак на ее ногтях в тот день. И как ей не понравился соус барбекю. И ее смех – не тонкий и нежный, а будто поднимавшийся прямо из живота.
Так много времени мы проводим с людьми поверхностно. Помним, что было весело, но ничего конкретно.
Я буду помнить о Джесс все.
Оливер
Когда мы с Джейкобом и Эммой добираемся до стола защиты, зал суда уже полон. Хелен Шарп просматривает свои записи.
– Комната смеха отличная, – говорит она и бросает на меня косой взгляд. – Самой захотелось бы там посидеть.
Комнатой смеха она называет зону для сенсорных перерывов, устроенную в задней части зала суда. Там повешены тяжелые звукозащитные шторы, которые отгораживают ее от галереи. Внутри резиновые мячи с пупырышками, подушки с вибрацией, лавовая лампа и что-то напоминающее длинные языки ткани в автомойке. Эмма клянется, что все это – приспособления, способствующие успокоению, но, по-моему, они с тем же успехом могли бы быть частью набора фетишей для съемок порно.
– Если вам выпадет случай попросить о чем-то волшебника, Хелен, начните с сердца, – предлагаю я.
Бейлиф призывает нас к тишине. Мы встаем, приветствуя появление в зале судьи Каттингса. Он бросает взгляд на четыре камеры, установленные в зале:
– Я хотел бы напомнить журналистам, что они находятся здесь по моему решению и оно может быть пересмотрено в любой момент при малейшем вмешательстве в судебный процесс. То же относится к сидящим на галерее – никакие нарушения порядка в ходе судебного разбирательства не допустимы. Советники, прошу вас подойти.
Мы с Хелен подходим к судье.
– Учитывая опыт предыдущих закрытых сессий, – говорит Каттингс, – я подумал, будет разумно проверить все, прежде чем мы начнем. Мистер Бонд, как ваш клиент чувствует себя сегодня утром?
«Как? – думаю я. – Он на суде по обвинению в убийстве. Но, помимо этого, он чувствует себя отлично».
В голове мелькает воспоминание о том, как, сидя верхом на Джейкобе, я застегиваю ему рубашку, как он убегает вдаль по шоссе.
– Лучше не бывает, Ваша честь.
– Есть ли какие-то проблемы, о которых нам нужно знать?
Я качаю головой, испытывая теплое чувство к судье, который, кажется, искренне заботится о благополучии Джейкоба.
– Хорошо. Потому что за этим процессом следит много людей, и будь я проклят, если меня выставят дураком! – резко говорит он.
Вот вам и гуманизм.
– А вы, мисс Шарп? Вы готовы?
– На сто процентов, Ваша честь, – отвечает Хелен.
Судья кивает:
– Тогда начнем с изложения доводов обвинения.
Эмма со смелой улыбкой смотрит на меня, а я сажусь по другую руку от Джейкоба. Она оборачивается и находит глазами Тэо, зажатого в дальнем ряду галереи, а потом обращает все внимание на Хелен, которая начинает говорить:
– Четыре месяца назад прекрасная, яркая девушка Джесс Огилви была полна надежд на будущее. Завершая обучение в Университете Вермонта, она работала над дипломом по детской психологии. Она совмещала занятия с работой: присматривала за домом профессора в Таунсенде, на Серендипити-вей, шестьдесят семь… преподавала в школе, занималась с особыми детьми. Одним из ее подопечных был молодой человек с синдромом Аспергера – тот самый молодой человек, Джейкоб Хант, который сегодня сидит перед вами как обвиняемый. Джесс помогала Джейкобу осваивать социальные навыки – учила, как начинать и вести разговоры, как заводить друзей, как взаимодействовать с людьми в общественных местах. Все эти вещи трудно давались Джейкобу. Джесс встречалась с ним два раза в неделю, по воскресеньям и вторникам. Но во вторник, венадцатого января, Джесс Огилви не занималась с Джейкобом Хантом. Вместо этого молодой человек, к которому она относилась с сочувствием и пониманием, убил свою наставницу жестоко и предательски в ее же собственном доме.
Позади стола обвинения какая-то женщина начинает неудержимо рыдать. Мать. Мне ни к чему оборачиваться, чтобы понять это. Но Джейкоб оборачивается, и лицо его искажается, когда он замечает в ней знакомые черты – может быть, ту же линию подбородка, как у дочери, или цвет волос.
– За два дня до смерти Джесс водила Джейкоба в пиццерию на Мейн-стрит в Таунсенде. Вы услышите показания Калисты Спатакопоулос, владелицы заведения, о том, что Джейкоб и Джесс сильно поссорились и в результате Джесс сказала Джейкобу, чтобы тот «скрылся с глаз». Вы услышите от Марка Магуайра, парня Джесс, что, когда он виделся со своей девушкой позже в тот же день и в понедельник, с ней все было в порядке, но вечером во вторник она исчезла. Вы услышите от детектива Рича Мэтсона из управления полиции Таунсенда о том, как в течение пяти дней полицейские искали Джесс, чтобы выяснить, не была ли она похищена, и наконец засекли сигнал GPS от ее телефона и нашли тело Джесс, покрытое синяками, лежащее в кульверте в нескольких сотнях ярдов от ее дома. Вы услышите свидетельство медицинского эксперта, который подтвердит, что на спине у Джесс Огилви имелись ссадины, на шее – следы удушения, что у нее был сломан нос, выбит зуб, имелись синяки на лице… и ее белье было надето задом наперед.
Я изучаю лица присяжных, каждый из них думает: «Что за зверь сотворил такое с девушкой?» А потом осторожно кошусь на Джейкоба.
– И, дамы и господа, вы увидите лоскутное одеяло, в которое было завернуто тело Джесс Огилви. Одеяло, принадлежавшее Джейкобу Ханту.
Джейкоб начинает дрожать. Эмма кладет ладонь на его руку, но он сбрасывает ее. Я пальцем пододвигаю ближе к нему лежащий на столе блок листов для записей. Снимаю колпачок с ручки, побуждая его излить свое раздражение на бумагу, чтобы не держать его внутри и избежать срыва.
