Я отшатываюсь, как будто он дал мне пощечину.
– Постараюсь сделать вид, что ты этого не говорил, – бормочу я. – И если бы ты хоть немного знал своего сына, если бы провел с ним какое-то время, а не просто присылал каждый месяц чек для очистки совести, то знал бы, что он невиновен.
На щеке Генри дергается мускул.
– Помнишь, что случилось во время пятой годовщины нашей свадьбы?
Этот период жизни, когда мы пробовали все возможные методы вмешательства и лечения, чтобы вернуть Джейкобу связь с миром, скрыт в моем сознании мглистым туманом.
– Мы пошли в кино, остались наедине впервые за много месяцев. И вдруг по проходу прошел какой-то странный человек, присел на корточки и стал разговаривать с тобой. Через минуту ты встала и ушла с ним. Я сидел и думал: «Кто, черт побери, этот парень и куда отправилась вместе с ним моя жена?!» Я пошел за тобой в фойе. Оказалось, он отец нашей няни и врач «скорой помощи». Ливви позвонила ему в панике, потому что у Тэо сильно текла кровь. Он пришел к нам домой, заклеил пластырем рану Тэо и пришел позвать нас.
Я смотрю на Генри:
– Ничего этого я не помню.
– Тэо потом наложили десять стежков на бровь, – говорит Генри, – потому что Джейкоб разозлился и опрокинул высокий стульчик, когда Ливви на секунду отвернулась.
Теперь я вспоминаю панику, в которой мы поспешили домой; Джейкоба, совершенно потерявшего голову, и истерически рыдающего Тэо; шишку размером с его маленький кулачок, набухающую над левым глазом. Генри поехал с Тэо в больницу, а я осталась успокаивать Джейкоба. Удивительно, как это возможно – выбросить какие-то события так далеко из головы, полностью переписать историю.
– Не могу поверить, что я об этом забыла.
Генри не смотрит на меня.
– Тебе всегда хорошо удавалось видеть только то, что ты хотела, – отзывается он.
А затем мы замечаем нашего сына.
– Какого черта?! – восклицает Тэо.
Я складываю на груди руки и отвечаю:
– Вот и я о том же.
Странно находиться в аэропорту, не встречая и не провожая кого-то. Еще более непривычно сидеть на заднем сиденье машины Генри и слушать, как он болтает о том о сем с Тэо, будто Тэо не догадывается, что в какой-то момент разорвется колоссальных размеров бомба.
Когда Тэо пошел в туалет в аэропорту, Генри составил план.
– Позволь мне поговорить с ним, – сказал он.
– Он не станет тебя слушать.
– Но убежал-то он от тебя, – резонно замечает Генри.
Шоссейные дороги здесь белые, как кость, и чистые. Никаких трещин на асфальте от перепадов температуры, как в Вермонте. Сверкающие, счастливые и новые магистрали. Неудивительно, что Генри здесь нравится.
– Тэо, – говорю я, – о чем ты думал?
Он разворачивается на сиденье:
– Я хотел поговорить с папой.
Генри встречается со мной взглядом в зеркале заднего вида. Я же тебе говорил.
– А ты не слышал о существовании телефона?
Но Тэо не успевает ответить, потому что Генри сворачивает на подъездную дорожку. У его дома на крыше испанская черепица, а на лужайке перед ним стоит пластиковый замок принцессы. У меня сжимается сердце.
Мэг, новая жена Генри, выскакивает из дверей.
– О, слава богу! – говорит она и сцепляет руки перед грудью при виде сидящего на переднем сиденье Тэо.
Мэг – миниатюрная блондинка с супербелыми зубами и блестящими волосами, собранными в хвост. Генри подходит к ней, оставляя меня самостоятельно бороться с сумкой, засунутой в багажник. Они стоят рядом, оба голубоглазые, золотоволосые, и напоминают открытку, на которой изображена образцовая арийская семья.
– Тэо, – говорит Генри совсем по-отцовски, правда немного поздновато, – пойдем в библиотеку и потолкуем там немного.
Я жду, что во мне проснется ненависть к Мэг, но она не объявляется. Эта женщина сразу изумляет меня тем, что берет под руку и ведет в дом.
– Вы, наверное, безумно волновались. Я бы на вашем месте точно с ума сходила.
Мэг предлагает мне кофе и кусок лимонного пирога с маком, а Генри и Тэо тем временем скрываются в глубине дома. Я гадаю, был ли этот пирог приготовлен как обычно, потому что Мэг из тех матерей, которые следят, чтобы в доме всегда была какая-нибудь вкусная выпечка, или она сунула пирог в духовку после того, как Генри сообщил ей о моем приезде. Не знаю, какой вариант расстраивает меня больше.
Ее дочери (ну и Генри тоже) пробегают мимо двери в гостиную, чтобы украдкой взглянуть на меня. Обе они воздушные светловолосые феи. На одной – розовая балетная юбочка с блестками.
– Девочки, – окликает их Мэг, – идите сюда, познакомьтесь с мисс Хант.
– Эммой, – автоматически говорю я.
Что подумают эти малышки о незнакомой женщине с такой же фамилией, как у них? Интересно, говорил ли им когда-нибудь Генри про меня?
– Это Изабелла, – представляет дочку Мэг, слегка прикасаясь к макушке старшей. – А это Грейс.
– Здравствуйте, – хором говорят они, и Грейс сует в рот большой палец.
– Привет, – отвечаю я и не знаю, что сказать дальше.
Чувствовал ли Генри некий баланс в своей второй жизни, имея двух дочерей вместо двоих сыновей? Грейс тянет свою мать за рубашку и что-то шепчет ей на ухо.
– Она хочет показать вам, что делает на балете, – извиняющимся тоном произносит Мэг.
– О, я люблю балет.
Грейс поднимает руки вверх и соединяет пальцы. Она начинает кружиться, лишь слегка покачиваясь; я ей аплодирую.
Джейкоб тоже раньше кружился. В детстве это был один из его способов самостимуляции. Он вертелся быстрее и быстрее, пока не сшибал что-нибудь, обычно вазу или еще какую-то хрупкую вещь.
Глядя на Грейс, я понимаю, что с ней такого не случится, но, окажись она аутистом, Генри снова сбежал бы?
Как будто я вызывала его своими мыслями, мой бывший просовывает голову на кухню.
– Ты была права, – говорит он мне. – Тэо не хочет разговаривать без тебя.
Испытанное мной легкое удовлетворение исчезает, как только Грейс видит своего папу. Она перестает вращаться и бросается к нему с напором тропического шторма. Он поднимает ее на руки и треплет Изабеллу по волосам. В Генри есть какая-то легкость, которой я раньше не замечала, спокойная уверенность, что он на своем месте. Я вижу ее высеченной на его лице, в маленьких морщинках, разбегающихся веером из уголков глаз, – морщинках, которых не было, когда я любила его.
Мэг сажает Грейс к себе на бедро и берет Изабеллу за руку.
– Пусть папа поговорит со своими друзьями.
Друзьями. Я любила его. Мы с ним завели детей и вот к чему скатились.
