– В будущее, – соврал я. – В настоящее будущее. Чтобы пионерлагерь на Луне, Великое Кольцо, экскурсии по Марианской впадине, все живут до трехсот лет без болезней и никакой полиции, капиталистов и войн.
– А тебе в таком мире понравится?
– В таком – понравится.
– Но такого же не будет, – осторожно сказала Инна. – Будущее всегда другое. Даже твое будущее, которое ты сегодня лично готовишь, завтра совсем не такое, как ты ждал. А если чужое, в которое мы прыгнули еще через тридцать шесть или сто тридцать шесть лет… Ну, оно чужое и будет.
– Ну не как это.
– Чем дальше, тем больше, – совсем мягко сказала Инна. – Тут с нашим временем как раз многое похоже, а через пару лет совсем похоже будет. И нам бы это совсем не понравилось.
– Ты ж сама рассказывала про этих, как их, прогрессоров, которые меняют чужой мир так, чтобы нравился.
– Так мы наоборот, регрессоры.
Я подался к Инне, подумал и спросил:
– Ты правда так думаешь?
Она развела руками.
Я еще подумал и решил не ругаться. Просто сказал:
– Ну и ладно. Все равно никто не даст нам избавления, кроме нас. Раз уж этот мир тоже наш. Хотя другого-то все равно нет, придется ограничиться этим.
– Или Великим Кольцом.
Я засмеялся и неожиданно для себя выболтал:
– А в итоге нас кэ-эк забросит в какой-нибудь двухтысячный год – и лыко-мочало.
Инна перестала улыбаться, внимательно рассмотрела меня и спросила:
– Почему двухтысячный?
Я попыхтел и признался:
– Обухов объяснял, не помнишь? Полеты быстрее скорости света невозможны, струны, червоточины, проколы пространства-времени, ну и прочие фантастические штуки в нормальную земную физику не вписываются. Поэтому с точки зрения формальной земной физики мы сейчас находимся не только в этих креслах в две тысячи двадцать первом году, но и в «Пионере» в восемьдесят пятом, и перед мордой кометы тоже, и в струне с восемьдесят пятого по две тыщи двадцать первый. Такие, знаешь, размазанные и разобранные на кадрики, как в кинопленке. В каждой точке – по кадрику, а точка сборки пока здесь. Но это с точки зрения земной физики случайность, которая может раз – и измениться. И мы пересоберемся уже на краю Галактики. Или перед комой Галлея. Или на первом подходе к нити.
Я поежился, чтобы прогнать щекотку из запястий и горла, но все равно едва успел поймать себя перед опрокидыванием в туманно-серое клокотание и синюю кристаллическую бездну за ним – как в последний момент хватаешься за край стола, заигравшись с балансированием на двух ножках стула.
Инна отчаянно смотрела на меня поверх пальцев, которыми вцепилась в щеки.
– Ты чего? – спросил я.
– Линарик, пожалуйста, давай туда, а? Давай в двухтысячный. Или в девяностый. Или восемьдесят пятый. Ну пожалуйста.
Я хотел напомнить, что от меня-то тут ни фига не зависит, я земной физикой ни разу не заведую. Инна прошептала:
– Там мама и папа. Живые.
И я не стал ничего напоминать. Просто закрыл глаза, сглотнул и небрежно сказал:
– А совсем классно еще лет на десять пораньше. В семьдесят пятый, например. На минутку хотя бы.
Небрежно не получилось. Губы поехали, и я придавил их ладонью.
Инна обняла меня. Я ворохнулся, чтобы избавиться от этого сочувствия, нужно оно мне очень, но передумал. Нужно. Сочувствие всем нужно, наверное.
– Теперь-то я точно сделаю так, чтобы мы хоть куда-нибудь долетели, – неожиданно сказал неспавший, значит, Олег. – Чтоб, значит, откуда-нибудь вылететь. Если, конечно, прямо тут…
Я толкнул его локтем. Ни к чему было Инне про «если, конечно» знать.
– Ты, если локтем двигаешь, сперва отстраняйся, – сказала Инна, отвесила мне легкий подзатыльник и отпустила. – Вы про самоликвидацию, да?
– Ну почему сразу про самоликвидацию, – начал я, лихорадочно прикидывая, насколько Инна в теме.
Полностью, блин.
– Я ж инструкцию читала, – напомнила Инна. – Три-пять, попытка нештатного запуска двигателя в атмосфере и на орбите, три-два, использование корабля в качестве средства поражения превосходящих сил противника. План «Хэ», как Линар говорил. Я готова.
– Три смелых камикадзе охотились в лесах, – сказал Олег. – Давайте сперва полетать попробуем, а вот если не получится… Кстати, народ. А мы точно сделали все, чтобы тут договориться? Ну ладно, с этими ментами не получилось. Попробовали бы с другими. Не все же здесь полицаи и изверги. Денис вон нормальный, Всеволод этот.
Был бы он нормальным с нами, кабы до него менты не докапывались, подумал я, а Инна ласково добавила:
– Арина.
Я сделал вид, что не обращаю внимания, Олег тоже:
– Потомки же наши, считай. Примерно как мы. Неужто им космос не нужен? Мы бы им подарили. Героями бы стали – и мы, и они.
– А они просили? – уточнил я, набухая злобой, и вдруг засмеялся.
Экипаж смотрел на меня. Я подумал и принялся рассказывать:
– Мне бабушка в детстве сказку читала, вспомнил чего-то сейчас. Самый прикол, она по-татарски читала, из татарского сборника, у него русский перевод есть, но там этой сказки нету, я потом проверил. Видать, в детстве я татарский лучше понимал. Там, короче, история такая. Бай один, ну, богатей, приходит к умному старику и говорит: «Слышь, бабай, про тебя говорят, что ты самый умный…»
– Бабай – это же чудище, – удивился Олег. – К непослушным приходит.
– Сам ты чудище, – сказал я. – Бабай – дед, аби – бабка, обычные татарские слова. Кого вы там боитесь – это ваше личное горе. Короче, бай этот говорит: «Ты умный, а я богатый, но хочу быть еще богаче. Дай умный совет, как это сделать». Акыллы бабай – о, акыллы – это умный, помню, – он, короче, говорит: «Ну это очень просто. Сейчас лето, гуси дешевые, корм дешевый. Накупи побольше гусей, откорми как следует, осенью забей…»
– Фу, – сказала Инна.
Я развел руками и продолжил:
– «…и повесь вялить. Зимой продашь раз в пять дороже, чем купил. Вот тебе и богатство». Богатей так и сделал, зимой получил кучу денег – у татар вяленые гуси – главное блюдо, умереть как любят, – обрадовался, все лето гулял, осенью снова приходит к бабаю, веселый такой, сытый, наглый: «Слышь, – говорит, – старый дурак, а дай-ка мне еще совет, больно ловко у тебя это получается».
Олег хмыкнул, Инна нахмурилась, я продолжил:
– Бабай отвечает: «Да запросто. Сейчас картошка и лук дешевые. Купи побольше и засыпь в погреб, только тщательно перемешай и всю зиму погреб не открывай. Весной откроешь – ахнешь». Бай даже не дослушал, радостный такой побежал картошку и лук покупать. Еле до весны вытерпел, открывает погреб, а там, естественно, вонючее болото полтора метра глубиной. И картошка с луком сгнили в жижу, и погреб загасился наглухо. Бай офигел, бежит к бабаю: «Как так, – говорит. – Ты же в первый раз мне такой классный совет дал, почему сейчас-то все пропало?» – «А потому, – бабай отвечает, – что первый совет ты у умного старика спрашивал, а второй – у старого дурака. Что просил – то и получил».
