Константин Петрович помог ему выбраться и дойти до сидячего душа, оглядел нас и хотел сказать что-то поучительное. Наверное, про маленьких-удаленьких и про необходимость учиться и у младших товарищей. Не успел.
В зал неторопливо вошел Гусейнов, осмотрел нас и спросил:
– Антон где?
Мы показали на душ.
Гусейнов кивнул, отвел Константина Петровича в сторону и завел негромкий разговор с неизбежной демонстрацией прикрепленных к планшету листков. Константин Петрович слушал и смотрел очень внимательно, пару раз кивнул, а потом развел руками с явным сожалением.
– Что-то плохое, – пробормотала Инна, кутаясь в пушистый халат, хотя было совсем не холодно.
– Погодь каркать, – сказал я.
Антон выскочил из душа, разбрызгивая воду во все стороны, как собака, – опять не вытерся, паразит – и заорал на мотив «Танца на барабане», потрясая тонкими руками:
– Девятна! Дцать! Раз! Я прошел сей! Час! Ну а ты!..
– Антон, здравствуй, – сказал Гусейнов, подходя к нему с халатом.
Антон радостно поздоровался, но быстро уловил настроение и закутывался в принятый халат уже с явной настороженностью.
– Как ты себя чувствовал с утра? – спросил Гусейнов.
– Нормально, – сказал Антон, поймал взгляд Константина Петровича и неохотно поправился: – Ну, чуть такая слабость была, но недолго, сразу прошла. Это я съел что-то, у меня бывает от творога там и…
– Слабость с утра была? – уточнил Гусейнов.
Антон подумал и пожал плечами.
– Не, с утра нормально. Значит, после завтрака. Точно, говорю же. Или я по лесенке пробежал слишком быстро…
– А позавчера так же было?
Антон пожал плечами снова, взглянул на нас и неохотно кивнул.
– Антон, – мягко спросил Гусейнов. – Скажи, пожалуйста, ты же в первый день, когда вас всех сюда привезли, не был в восточном зале?
Олег шумно выдохнул. Антон, закусив губу, посмотрел на него и мотнул головой.
– И потом, когда тебя перед ужином попросили дополнительный осмотр пройти, ты другого мальчика попросил вместо себя сходить?
– Я боялся, что опять скажут: «Веса не хватает». А Альбертик сказал, что может вместо меня… – прошептал Антон. – А его даже не взвешивали, он просто подождал в комнате, потом температуру…
Он вскинул голову и отчаянно посмотрел на Гусейнова. Гусейнов кивнул.
– Да, в комнате был включен магнитный контур. И в коридоре, которым вы шли сюда, был включен магнитный контур. Сегодня и позавчера. И получается, Антон, что тот мальчик, Альбертик, как и Олег, Инна и Линар, его воздействия не почувствовал. А ты почувствовал.
Антон отчаянно сказал:
– Это ошибка. Я просто съел или… Это точно ошибка.
– Давай проверим, – мягко сказал Гусейнов. – Одевайся, и пойдем. Если ошибка, сразу будет понятно.
Антон понуро побрел к раздевалке, остановился, покосился на нас и пошел дальше. Я хотел что-то сказать, но не придумал что.
И никто не придумал.
– Может, правда ошибка, – тихо сказала Инна.
Конечно, ошибкой это не было.
Как беззаконная комета в кругу расчисленном светил
Антон явно предпочел бы смыться потихоньку. Он ревел. Я сам чуть не разревелся, а Инна и не сдержалась. Но Олег сказал, что так нельзя. Что мы всю дорогу были экипажем, готовым на все друг для друга. И должны как минимум попрощаться как следует.
Мы даже обнялись, а Константин Петрович потрепал Антона по голове и сказал:
– Ну все, поехали.
Обухов и Главный не вышли. Наверное, раньше с Антоном попрощались. Мне хотелось так думать.
Антон кивнул, повернулся к нам и сипло сказал:
– Пацаны. Инна. В общем, удачи.
И уехал. А мы остались.
Когда мы брели обратно, я сказал, чтобы утешить в основном себя, но, может, и остальных:
– Зато в Артек поехал, а не в «Ленинский путь» вшивый. Может, с парашютом прыгнет, как мечтал.
– Прыгнет, конечно, – сказала Инна, сморкаясь в платочек. – Обухов обещал же. Он зря не обещает.
– Вот и зашибись. И он не проболтается, Антуан, в смысле, да ведь?
Инна метнула в меня возмущенный взгляд, Олег хмыкнул.
Устыдили, гады.
Я хотел объяснить, что просто развлечь их пытаюсь, но махнул рукой и пошел к зданию быстрее.
Объясняться еще не хватало. Мало мне других забот.
Оказалось, не мало.
– Что делать-то будем? – спросил Обухов, задумчиво двигая туда-сюда замысловатую ручку расписанной под гжель кружки. Кружка вертелась с трудом, отставший от дээспэшного основания стола пластиковый лист дребезжал басом.
Мы сидели в столовой у титана, обставленного чайниками, кофейниками и термосами, вокруг которых первым периметром обороны выстроились миски с сушками, печенюшками и мармеладом. Все вместе. Главный, Обухов и мы – без Антона.
Третий, что ли, раз так сидели. И впервые так печально.
Главный взялся за толкатели колес, будто собирался подъехать ближе к столу и все-таки хоть однажды налить себе что-то, но передумал и снова сложил руки на коленях.
– Два человека экипаж, два дублера, – продолжил Обухов. – Дублера нет. Нового привлекать, учить… Можно, но откуда? Вернуться к резервным, которых отсюда отправили, объяснять, уговаривать? Без шума не получится.
«Альбертик тот вроде ничего пацан», – хотел сказать я, но постеснялся. Чего лезть, Главный и Обухов все возможности, способности и привычки каждого из сотни предварительно отобранных кандидатов знают наизусть, мы убеждались в этом тысячу раз.
– А заново искать не успеваем, – вдруг совсем тихо закончил Обухов и очень быстро отхлебнул из кружки, будто чтобы заткнуть себе рот.
Оба-на, подумал я. Инна поколебалась, отставила чашку, покосилась на меня, стерла усы, нарисованные какао, – я разочарованно вздохнул – и все-таки спросила:
– А куда торопиться-то? Вы же сами говорили, что струна до зимы не убежит – вернее, мы от нее не убежим.
Обухов поверх кружки посмотрел на нее, потом на Главного. Главный сказал, не шевелясь:
– Да пора уже, куда деваться. Рассказывай.
Мы напряглись.
И Обухов рассказал.
Каждые семьдесят пять лет мимо Земли пролетает комета Галлея, чтобы тут же умчаться обратно на край Солнечной системы. Все про это знают. Тысячи лет с появлением кометы связывали войны, болезни и засухи. В последний раз ждали, что она отравит всю планету цианидом, а заодно посвящали ей красивые стихи. И, главное, внимательно исследовали всеми доступными науке средствами. Комета никого не отравила. Вот империалистическая война началась, и там людей ядами травили – но зато и революция ведь случилась.
