Она качает головой и издаёт смешок:
— Балериной. Почему я об этом не думала? Может быть, потому что вы исчезли.
Он смеётся.
— Ты помнишь то утро? Когда Рита швырнула в меня с лестницы туалетный столик?
— Вас положили в больницу. Я хотела принести вам цветы, но мне бы не разрешили. Вы всегда были так добры ко мне. Я рада, что вы становитесь знаменитостью.
Он смотрит на дом. Он оглядывается по сторонам. — Ты пришла повидать меня?
— Если вы не очень заняты, — говорит она.
В голосе её надежды немного. Она смотрит на банки с краской и пакеты с тряпками.
— Вы будете красить? Я могла бы помочь.
Ребёнок снова спит у неё на плече, держа во рту большой палец. Волосы у него того же цвета, что и у мамы. Но щёки ярко-красные. Она нагибается и поднимает банку с краской.
— Я могу это понести.
— Спасибо, — говорит он. — Вы уверены?
Она не выглядит сильной.
— Я справлюсь.
Она улыбается ему. В нижнем ряду у неё нет двух зубов. Зубы грязные. Пожалуй, она удачно смотрелась бы, стоя на просевшем некрашеном крыльце лачуги арканзасского издольщика, из которой вышла её красивая ширококостная мать. Гены, думает он и проходит вперёд. Она идёт следом, покорно и терпеливо несёт свою ношу. Он оставляет её в квартире, спускается, ставит машину в гараж Вернувшись, он обнаруживает её сидящей на невысоком флорентийском стуле возле дверей. Она подняла свитер и кормит ребёнка грудью. Её лицо трогает лёгкая краска, он смотрит на неё с невольным удивлением. Казалось бы, картина встречается часто, но он так ни разу и не видел её за всю свою жизнь. Это его тронуло. Она говорит: — Это экономит деньги и, к тому же, полезнее.
Джуит оживлённо шагает на кухню. Усталости как не бывало. Он чувствует себя почти превосходно. — Будете ленч?
— Вы не должны меня кормить, — говорит она.
— Как бы там ни было, мне нужно поесть самому, — отзывается он. — Надо подкрепиться перед покраской.
— Хорошо, — откликается она. — Вы очень добры. Вы такой, каким я вас запомнила — приятный, добрый человек.
Джуит печально улыбается сам себе. Если Дарлин судит о людях по своему отцу, мяснику, который весил триста шестьдесят фунтов, Джуит может расценивать её слова как довольно скромный комплимент. Он открывает холодильник и видит там пирог из кокосовых орехов. Он испёк его в прошлый четверг в три часа утра, отказавшись от безуспешных попыток заснуть. Это любимый пирог Билла. Но Билл его есть не станет. Джуит поест немного пирога вместе с этой грустной молодой женщиной. Может быть, малыш тоже скушает кусочек. Джуит надеется, что так оно и будет. Пирог большой. Входит Дарлин. Она садится за обеденный стол и смотрит, как он готовит омлет. Он ставит перед ней кружку с кофе. Это кружка Билла.
— Спасибо, — благодарит она. — Можно я закурю? Я бросила, когда была беременна Гленом. Знаете, если мать курит, дети рождаются больными. И вкус молока становится неприятным. Мне бы одну. Только одну.
Джуит кладёт перед ней пачку сигарет и зажигалку. — Я рад, что ты пришла. Я думал, ты меня забыла.
Она мельком смотрит на него. Затем переводит взгляд на свои тонкие пальцы с обкусанными ногтями, которыми держит сигарету, на узкий язычок пламени.
Она закуривает. Она кладёт зажигалку на стол с мягким стуком. Она говорит грустным голосом:
— Не говорите, что рады меня видеть. — Она вновь дотрагивается до синяка на скуле. — Мне стыдно, когда вы так говорите.
— Стыдно за что? — он морщит лоб, касается её подбородка и приподнимает лицо к свету. — Что с тобой приключилось?
Она издаёт краткий, злобный смешок, и отдёргивает голову в сторону.
— Я говорила вам, что вышла замуж Прошло много времени, прежде чем я решилась. Я боялась мужчин. Вы помните папу? Отто? Как он всё время бил Конни? Как он брал за шкирку своих детей и швырял их об стены?
— Я помню Отто.
Он чувствует запах масла, который исходит из духовки. Он убавляет огонь.
— Я несколько раз пытался поговорить с ним по душам.
Он шинкует помидоры, трёт мягкий жёлтый сыр. — Это не помогло.
— Вы помогли нам, когда взяли нас к себе, — говорит Дарлин.
Джуит взбивает яйца.
— Не приписывай этого мне. Это заслуга Риты.
Он ставит взбитые яйца на рашпер, некоторое время ждёт, а затем посыпает их кусочками помидоров и тёртым сыром.
— Только она его не боялась.
При воспоминании об этом дне его до сих пор пробирает дрожь. Тогда он думал, что его наверняка убьют. Отто вернулся домой с упаковочного завода. Это был день получки. Он пьяно рычал. В случае Отто это была не просто манера говорить. Внизу хлопнула входная дверь. Послышались крики, удары, что-то разбилось. Рита позвонила в полицию. Джуит побежал вниз, стал колотить кулаками в дверь и кричать, чтобы Отто остановился. Раздался последний крик Конни, дверь распахнулась, Отто отшвырнул Джуита в сторону, залез в машину и уехал, изрыгая проклятья, угрозы и матерщину. Джуит едва поднялся с кучи велосипедов, скейтов и ведёрок для игры в куличи.
На кухне всё было вверх дном. Стулья и столы были перевёрнуты. Старый линолеум сверкал от осколков разбитой посуды. На стене, у которой стояла плита, краснел огромный шлепок от соуса для спагетти. Конни лежала в углу, точно кукла, выброшенная на свалку. Она еле слышно стонала, её волосы, передник и платье были залиты кровью. Спустилась Рита. Она нагнулась над ней и велела Джуиту найти детей. Они прятались в спальне в тёмном шкафу, съёжившиеся от страха, они глядели на него широкими заплаканными глазами. Рита приказала всем выйти. Здесь было небезопасно. Отто собирался вернуться. Она помогала огромной стонущей Конни подняться вверх по наружной лестнице, а Джуит вёл детей, онемевших от страха.
Приехали полицейские, пара розовощёких и белокурых юнцов. Глядя на них, с трудом верилось, что револьверы у них в кобурах настоящие. Без особого участия они выслушали то, о чём рассказали Конни, Рита и Джуит, после чего спустились вниз. Один из них стал давать описание Отто по радио из патрульной машины, другой принялся осматривать место преступления. Рита обмыла голову Конни и забинтовала её. Но Конни было трудно дышать. Пока не приехала скорая помощь, полицейские слонялись по аллее вокруг патрульной машины. Когда скорая приняла в качестве груза Конни и в виде довеска Риту, они сказали Джуиту позвонить им, если объявится Отто. И тоже уехали.
Джуит приготовил детям горячего шоколада. Они сидели так тихо, что это его тревожило. Они словно ушли в себя. Глаза их были полны ужаса. Дарлин, худенькая девочка с длинной косой, дрожала. Непостоянно. Это были приступы дрожи. Джуит достал одеяло и укутал её. Он открыл консервные банки с фасолью в соусе чили. Ужин, конечно, никудышный, но, соберись он готовить ещё что-нибудь, на это бы ушло много времени. Он подогрел еду на сильном огне и разлил по тарелкам. Он сел за стол и стал с ними разговаривать — о пляже, о чайках, о волнорезе, о морском глупыше, который недавно залетел в соседский двор. О чём угодно, только не о случившемся. Поели все, кроме Дарлин.
