— Я не то, чтобы недоволен.
Утомлённо, Джуит слегка постукивает ложкой о край кастрюли и откладывает её на квадратный кусок фольги, что лежит на плите. Крышку он оставляет приоткрытой.
— Я просто не хочу себя обманывать. Я — муха, из которой телевидение раздувает слона. Билл, эти шестьдесят миллионов тупиц не увидят меня в «Тимберлендз» ещё целый месяц. Какая же я к чёрту знаменитость?
— Ты получил то, что тебе причиталось.
Билл сбрасывает с себя потрёпанные шорты — обрезанные выше колен джинсы «Ливай’с». Он остаётся в красных плавках. Джуит ощущает прилив похоти. Тело Билла никогда не наскучивает ему.
— Пришло время, и все на тебя обратили внимания, а ведь многие годы не обращали.
— Они боятся, что после смерти Джада Нортона зрителей станет меньше. Поэтому они и используют меня, чтобы переключились зрители. — Джуит усмехается. — Что ж, Бог им в помощь.
Билл смотрит на него с недовольством. Он открывает рот, чтобы произнести следующий аргумент, но вместо этого говорит:
— Я иду в душ. После этого мы можем выпить. Ты выпьешь, и почувствуешь себя лучше.
И вместе с комком одежды он удаляется по коридору.
— Не знаю, почему тебе всегда хочется портить мне настроение.
Джуит знает. Джуит хочет испортить настроение Биллу, потому что в плохом настроении сам. Он ничего не сказал Биллу насчёт пекарни. Это презренная тема. Он до смерти боится того, как к этому отнесётся Билл. У него не хватает духу сказать Биллу правду. Поэтому он и продолжает его изводить. Какое значение имеют детские восторги Билла? Какой от них вред? Возможно, он прав. Возможно, Джуит и заслуживает звания звезды. На сегодняшний день какую звезду не взять, все они были созданы тем же образом, что и Джуит, их раздули, словно слонов из мух, и какое ему до этого дело? Это система. Это не их личное достижение. И всё же, и всё же. Нахмурившись, он перелистывает страницы текста. Он не может побороть разочарования. Не так он представлял себе кульминацию своей карьеры. Он должен быть честен перед собой. Всё это ошибка. Вся его жизнь. Мы получаем то, что заслуживаем. Он заслужил пекарню. Каким-то образом он должен донести это до Билла. Этого разговора не избежать, думает он, и на душе его скребут кошки. Он закрывает текст и начинает мыть спаржу под струйкой холодной воды.
Десять лет назад, когда способности Билла были ещё не признаны, он иногда неделями, а иногда месяцами сидел без работы. Джуит не обращал на это внимания. Он зарабатывал достаточно, чтобы оба они были одеты, накормлены, имели крышу над головой. Он перестал покупать дорогие ликёры, вина и бакалею. Они даже не могли позволить себе лишний раз посмотреть шоу, приехавшее к ним в город, или сходить на новый фильм. Не могли они позволить себе и часто бывать в ресторанах. Билл не скучал по лучшим временам, потому что их у него никогда не было. А лучшие времена Джуита были связаны только с Биллом. Ничему другому он значения не придавал.
Однако Билл беспокоился. Ему не хотелось жить за чужой счёт. За чужой счёт жил Долан. Каким бы ни был Долан, Билл стремился быть ему полной противоположностью. Джуит ценил это здоровое стремление. Однако оно порождало неприятные вопросы. Целыми днями Билл тщетно колесил в поисках работы на машине Джуита — своей у него тогда не было. Он даже хотел съехать с квартиры — ему было стыдно, что он не в состоянии выплачивать половину ренты, не говоря уже о еде. Джуит, конечно, разубеждал его, используя каждую толику чувств и здравого смысла, и тем не менее Билл всё больше и больше разочаровывался в себе и не находил себе от этого места.
Джуит был уверен, что если положение дел Билла не изменится, Билл покинет его. Как-то раз — а было это в субботу — Джуит сам повёз Билла на поиски. Они стали объезжать магазины, торгующие подержанной мебелью. Билл искал предмет мебели, который мог бы отреставрировать за свой счёт, чтобы показать специалистам по интерьеру, на что он способен. Джуиту выше головы хватило тех двух или трёх часов, в течение которых он вдыхал пыль и смахивал паутину с лица руками, пропахшими плесенью. Билл был неутомим. Всякий раз, когда они возвращались к машине, Билл вновь и вновь листал телефонную книгу в поисках других магазинов.
На закате, на улице, где рядами мрачных оконец выстроились склады, в какой-то тёмной подсобной комнате он нашёл то, что искал. Эта вещь стыдливо таилась в углу за рядами дешёвых стульев двадцатых годов, подборкой скатанных в рулоны бамбуковых занавесок и тремя газонокосилками, покрытыми ржавчиной. Эта вещь была наполовину прикрыта мотком побитых молью испанских шалей. Джуит решительно ничего не понял, а Билл обрадовался и загорелся. Он принялся снимать разбирать стулья.
— Откати куда-нибудь эти чёртовы газонокосилки, прошу тебя.
Джуит попытался. Колёса не вращались. Он перенёс на руках сперва одну, потом вторую, а потом третью, загородив проход, который остался позади них. Билл всучил ему моток липких шалей. Джуит положил их на гору грязных скатанных ковров. Никто не пришёл, чтобы помешать им. Есть ли вообще в этом магазине хозяин, подумал Джуит. Билл стирал пыль и грязь со своей находки рукавом пиджака. Бережно, что-то напевая себе под нос. Джуит испугался. — Ты не сможешь ничего с этим сделать.
— Вишнёвое дерево, — сказал Бил. — Чиппендейл. Американский, начала девятнадцатого века. Изящно.
Он встал на колени, пытаясь открыть выдвижные ящики. Когда он взглянул на Джуита, глаза его сияли.
— Это шедевр.
— Это развалина, — сказал Джуит.
Он смотрел на царапины, перекосы, склеенные трещины, вмятины от зубила, белые кольца, оставленные днищем ведра с краской. На коросту столетней грязи. — Какой-то сорвиголова использовал её вместо стремянки. — Оно целое, — поднялся Билл с коленей. — Вот что важно. Давай, помоги мне его сдвинуть.
— Билл, оно безнадёжно, — сказал Джуит.
— И ты?
Билл протиснулся за дубовым столом, таким же как стол из далёких воспоминаний о Деодар-стрит, и схватился за бюро. Он поднатужился, и бюро сдвинулось с места, проскрежетав по цементному полу.
— Я думал, ты в меня веришь.
— Понадобится чудо, — сказал Джуит.
— Я сотворю тебе чудо, — сказал Билл. — Но сперва нам надо его отсюда вытащить.
И они его вытащили. Джуиту это обошлось в двадцать долларов. Биллу это обошлось в несколько недель напряжённой работы, иногда по ночам. Он буквально погряз в ней, но радость не покидала его. Он обрабатывал старую развалину бережно и аккуратно. Он вымачивал и медленно выравнивал покоробленную древесину, постепенно прикладывая всё большую и большую силу. Грязь на поверхностях, растрескавшийся клей на штифтах, выступы и неровности постепенно исчезли. Своим благоговейным усердием Билл превзошёл бы любого археолога. Чтобы избавиться от вмятин и выступов, он отслоил старый лак и отшлифовал дерево песком. Гостиная превратилась в столярную мастерскую. Квартира пропахла выводителем краски, горячим клеем и льняным маслом. Бывали минуты, когда Джуит уже и думать не мог об этом проекте. Он сомневался, что это когда-нибудь кончится. Но вот наступил тот день, когда антикварное бюро наконец-то было готово. Оно стояло на грязных истёртых стопках газетной бумаги, сияющее, гладкое, совершенное — точь-в-точь, как в тот самый день, когда его привезли в запряжённой лошадьми повозке из мебельного магазина Томаса Сеймура в восемьсот одиннадцатом году — Билл даже проследил происхождение вещи.
