Проходит время, и его что-то будит. Мартини уже тёплый. Он ложится в постель. Проходит ещё время, и его опять что-то будит. На этот раз Билл. Он проснулся не от того, что тот включил свет. Билл лёг рядом под одеяло, мягкий, тёплый, знакомый. Но уже не такой, как прежде, не совсем такой. А точнее совсем не такой. Прежним он не будет уже никогда. Джуит говорит:
— Твой несказанный отец украл перстень у той громоздкой дамы, с которой он был здесь зимой.
— Которая ездит на пижонской машине?
— Мы вернули его, — отвечает Джуит. — Это было не сложно. — В смысле, ты его вернул.
Билл поворачивается к нему, притягивает его к себе и целует в губы. На его губах вкус соуса барбекю. — Ты такой замечательный. Иногда ты выводишь меня из себя, но ты замечательный. Я не хочу никого, кроме тебя. Мне казалось, что я хочу. Этим утром я думал, что мы расстанемся. Но я не хочу, чтобы мы расставались.
— Дело твоё, — говорит Джуит. — Тебе пришло письмо из городского совета. Арендодатели проиграли. Но временно. Я приезжал в магазин, чтобы показать письмо тебе. Около половины третьего. Я вошёл через заднюю дверь.
Он почувствовал, как Билл замер.
— В следующий раз, когда ты захочешь завести себе другого мужчину, будь добр позвони и предупреди, чтобы я не ждал тебя к обеду.
— Это в первый раз, — говорит Билл.
— Я знаю. Ты улыбался. Надеюсь, ты доказал себе, что пока не становишься старым и некрасивым?
— Этого больше не повторится, — отвечает Билл.
ИЮЛЬ
Джуит выпрыгнул из такси под тёплый июльский дождь. — Ты можешь не выходить. — Он захлопнул дверь машины. — Вещей у меня почти нет. Нести ничего не нужно. Я сейчас.
— Я всё-таки зайду.
Маленький упитанный Зигги Фогель выбрался из машины и сказал шофёру, чтобы тот подождал. Зигги вёл себя так, словно ему наплевать на дождь — а был он в изящно сшитом парадном костюме. Его маленькие ножки осторожно переступили канаву, по которой дождевая вода мчала мусор. Но потом он наступил прямо в воду, которая водопадом стекала по ступенькам у дверей театра. Джуит отпер дверь. Должно быть, Зигги мог позволить себе выкинуть ботинки, если те промокали в дождь — наверное, и костюм тоже. Этот костюм обошёлся Зигги в сумму, гораздо большую той, что удалось заработать Джуиту за свою короткую жизнь.
Джуит переспал с Зигги. Утром они завтракали в гостинице. Французское шампанское подали в серебряном ведёрке со льдом. Салфетки были белоснежными, накрахмаленными. Зигги предложил Джуиту переехать к нему, а потом, когда он закончит дела в Нью-Йорке, полететь с ним на западное побережье и продолжить там совместную жизнь. Роли Джуиту он найдёт. Он не обещал сделать его звездой. Возможно, он боялся, что Джуит не поверит ему, если он станет преувеличивать. Но Джуит и так ему не верил.
Годами испытывая голод — и в поисках еды, и в поисках возможности сыграть — Джуит стал скептиком. Он уже не надеялся, что с ним произойдёт что-то хорошее. Этим утром Зигги говорил много, но Джуита заинтересовало только одно — вместе с Зигги он сможет улететь обратно домой. Пусть роли для него не найдётся, но зато он вернётся в Калифорнию.
Если Зигги хочет какое-то время его кормить — как, например, этим утром или вчера вечером, когда в парке закончился спектакль по пьесе Шекспира — Джуит готов этим пользоваться, сколько позволит время. В постели Зигги усерден и нежен. Зигги считает, что этот высокий и стройный калифорнийский мальчик, у которого широкие плечи и узкие бёдра, не ошибается, думая, что прекрасен, потому что он и вправду прекрасен. Джуит провёл долгое время в холоде и одиночестве, прежде чем услышал это от кого-то другого. Полуприятели и разные незнакомцы, с которыми он спал с тех пор, как расстался с Фредом Хайнцем, не жаловали его комплиментами. Многие из них, и в особенности актёры, сами хотели услышать от него комплименты и даже выпрашивали их у него. Скажи, что я красивый. Все говорят, что у меня красивые глаза. Как по-твоему меня красивые глаза? Взгляни, какие они большие. Ты когда-нибудь видел такие? Зигги говорил ему комплименты. Неважно, были ли они искренними. Благодаря ним Джуит чувствовал себя лучше, чем всё это долгое, долгое время.
Итак, он снова был здесь, где ему неохотно выделили так называемую комнату, в которой размещалось его скромное имущество. Открыв дверь и ощутив подвальный запах, исходивший из тёмной пустоты полуподвального театра, Джуит почувствовал стыд. Он включил тусклый свет. Из темноты выступили неровные ряды откидных стульев, бетонный пол, усыпанный использованными носовыми салфетками и мятыми пачками из-под сигарет. Джуит поспешил мимо рядов, запрыгнул на невысокую сцену, пересёк её в два прыжка и нырнул под пахнущий плесенью занавес в темноту, где отыскал привычную дорогу. Ему не хотелось, чтобы Зигги увидел, как он живёт.
Он потянул за верёвочный выключатель, и в кабинке уборщика включился свет. Здесь стояла раскладушка, на которой лежал его спальный мешок. Этот мешок он выпросил у какого-то парня, который давно вырос из бойскаутского возраста. Джуит поднял его, но выронил. Мешок был грязный, весь в пятнах и дурно вонял. Лохмотья, которые служили ему рубашками, свитерами, носками и нижним бельём, он собрал в кучу, не разбирая грязных и чистых, и сунул в свой рюкзачок. Теперь, смотря новым взглядом, он видел, что его запасные ботинки, которые он считал более или менее приличными, исцарапаны, стоптаны и убоги. Он пнул их ногой, и они отлетели в угол, где какое-то существо издало писк и шмыгнуло прочь. Костюмы, которые он покупал себе, когда играл на Бродвее, были давно проданы, а деньги истрачены на еду. Его единственный пиджак, с кожаными налокотниками, и так был на нём. Этот пиджак забыл в зале какой-то зритель, которому, наверное, не особенно хотелось за ним возвращаться. С полки, где стояли рулоны туалетной бумаги, бутылки с дезинфицирующими средствами, мыльный порошок и щётки-ерши, он достал альбом с журнальными вырезками и альбом в обложке из кожзаменителя, где он хранил фотографии, сделанные им ещё по приезде в Нью-Йорк. Сунув это под мышку, он нагнулся за рюкзачком. Когда он обернулся, то увидел, что рядом стоит Зигги.
— Это здесь ты всё время ночевал?
— Да, здесь мне выделили место для сна. Лучше, чем на скамейке в парке или на паперти. — Таким плохим положение его не было никогда, однако он хотел, чтобы Зигги не презирал, а пожалел его.
Глаза Зигги наполнились слезами.
— Мне так жаль.
Джуит протянул Зигги свои альбомы и дёрнул за верёвочный выключатель. В темноте он дотронулся до Зигги.
— Пойдём, — сказал он.
Когда же они, наконец, дошли до края сцены, он остановился.
— Я должен здесь подмести. Это моя работа. Каждое утро. — Уже нет.
Зигги взял его за руку и вытащил его за дверь. Сияло солнце. Оно превращало капли дождя в блестящие стеклянные бусины. Зигги протянул руку и плотно закрыл дверь.
— Подожди, — сказал Джуит. — Я должен оставить ключ.
