Джуит слушал музыку, но кроме того он смотрел на Джоя, который сегодня выглядел совсем не таким Джоем, какого привык видеть Джуит. Он был в костюме и галстуке. Как, впрочем, и Джуит, но Джуит гордился своей внешностью и старался всегда, как и его мать, одеваться красиво. Джою одежда была безразлична — кроме тех случаев, когда он гулял с Фрэнсис Ласк. Старые джинсы, верёвочные галстуки, фланелевые рубашки, какие-то неаккуратные, иногда рваные, даже не всегда чистые — Джоя они вполне устраивали. Он никогда не задумывался о том, что он красив. О том, что он красив, знал Джуит, но Джуит никогда ему этого не высказывал. Джой бы просто насмеялся над ним. Однако в этот полдень Джуит едва удержался от того, чтобы это высказать.
— Насмотрелся? — спросил Джой.
Джуит отвернулся.
— Правда всё прошло хорошо?
Он говорил о том, как они читали вслух выдержки из Библии под высокими, серыми, стрельчатыми арками в большом бетонном здании церкви в Кордове. Они читали вслух, а хор певчих в тёмно-красных одеждах исполнял рождественскую кантату. Сидя этим ясным утром в пекарне, Джуит потягивает свой кофе, беседует со взрослым сыном Джоя, слышит где-то на заднем плане голос подросшего внука Джоя, звуки кассового аппарата и не может взять в толк, почему изо всех молодых актёров в округе для выступления вместе с хором выбрали именно их — его и Джоя. Он вспомнил, как они соврали священнику, чтобы уйти, как только закончатся их роли, и послушать в фургоне выступление оркестра Нью-Йоркской Филармонии. Это была идея Джоя. Джою не хватало хорошей музыки. В те дни никому ничего не хватало.
— У тебя хорошо получилось, — сказал Джой. — У тебя всегда хорошо получается.
— Ничуть не лучше, чем у тебя, — сказал Джуит.
— Если б я перевирал каждое слово, ты бы сказал то же самое.
Проницательность Джоя путала Джуита. Нередко ему казалось, что Джой вообще не замечает его — что он где-то далеко, когда их голые тела находятся рядом. Даже в такие минуты ему иногда казалось, что Джой находится на расстоянии от него, думает о чём-то другом, о чём-то таком, что не входит в кругозор Джуита. А джуитов кругозор был узким. Когда по радио передавали спектакли, он слушал как актёры произносят свои реплики. В магазинах грамзаписей его интересовали такие пластинки, как, например, «Макбет» с участием Мориса Эванса и Джудит Андерсон. Сейчас все его старые пластинки уже до того заслушаны, что звуковые помехи подчас заглушают голоса актёров. Он читал газеты, читал отцовские журналы «Тайм», но там его интересовали только обзоры спектаклей и фильмов. В магазине Грэя он уже не листал книги бесцельно — он шёл туда, твёрдо зная, что ему нужно: пьесы, книги, в которых написано о том, как играть, как пользоваться гримом, как имитировать иностранный акцент. Книжные полки в его комнате ломились от детских рассказов, поэзии, книг об искусстве, романов. Ходить в школу, убирать комнату и постель, стирать и гладить, подметать кедровые иглы на лестнице, мыть машину, подстригать плющ, полоть сорняки — всего, что не связано с декорациями, освещением, смехом, аплодисментами, он терпеть не мог.
Кроме Джоя. Но что если Джою точно так же не нравилось играть — в тёмном гимнастическом зале, где звуки эхом отдавались от стен, в серой затхлой радиостудии в церкви Св. Варнавы — что тогда? Мальчики не были похожи. Джой забывал о музыке, когда по радио передавали сокращённые заокеанские репортажи Г. В. Кальтенборна или мрачные песни Эдварда Р. Марроу из бомбардируемого Лондона. Читая газеты и журналы, Джой с тревогой следил за тем, как войска Гитлера продвигаются по Европе — танки, ревущие самолёты, колонны солдат в стальных касках и длинных шинелях. Джуит видел всё это в «Фиесте», в чёрно-белых киножурналах, в кадрах с пробегающими по экрану полосками. Его они обеспокоили, но он не понимал, почему они просто не идут из головы у Джоя. Ведь Европа в восьми тысячах миль от них.
Фургон гремел, скрипели колёсные спицы, шумел мотор. Сквозь шум, Джой сказал:
— Можешь не говорить мне ничего такого. У тебя всё получается лучше, чем у меня. Ну и ладно. Зачем извиняться за то, что ты лучше?
— Опять ты за своё, — говорит Джуит. — Это всё твои чёртовы уроки по психологии.
Он несдержанно засмеялся.
— Почему, когда ты меня хвалишь, это нормально, а когда я… — Подожди. Слушай.
Джой оторвал руки от шишковатого руля и на секунду поднял их вверх, как плохой парень, взятый на мушку, в вестерне. Правда, на лице Джоя отражалось лишь удивление. Он снова схватился за руль, иначе фургон мог бы врезаться в эвкалипты, но продолжал вести кое-как. Он чуть пригнулся, и его лицо напряглось. Он сосредоточенно вслушивался в то, что объявляли по радио. Джуит удивился, куда это подевалась музыка. По радио говорили: «…блок новостей. А сейчас вернёмся к воскресному выступлению симфонического оркестра Нью-Йоркской Филармании». На середине этой фразы музыка заиграла снова.
Джуит засмеялся.
— Ты слышал? Он сказал «филармании»!
Джой выключил радио. Он уставился на Джуита. Он был бледен и, казалось, зол.
— Какая разница, как он сказал? Кому это важно? Господи, ты слышал, что он сказал?
— Он сказал «филармании», — сказал Джуит.
— Он сказал, что японцы разбомбили Перл-Харбор.
Джуит поморгал.
— А что это — Перл-Харбор?
Джой откинул голову назад, издав возмущённый стон. Фургон снова отклонился, теперь уже влево. Джой вовремя вывернул руль. Сзади им просигналила чья-то машина.
— Чёрт возьми, это на Гавайях, — сказал Джой. — Это наша военно-морская база. Кораблики, Оливер. Понял? Вроде тех, с которыми ты в ванной играешь.
Джуит усмехнулся.
— Я играю там не с корабликами.
Джой посмотрел на него с отвращением.
— Это не смешно, Оливер. Ты ведёшь себя, как дебил. Знаешь, что это значит? Это значит, что мы будем воевать. Америка будет воевать на этой проклятой войне.
Он уже был не просто бледен. Казалось, он слегка позеленел. Он вырулил фургон на обочину. Под колёсами раздался сухой треск опавших листьев. Мотор фургона замер. Джой кое-как, чуть не падая, выбрался из фургона, пробежал несколько шагов, и его начало рвать. Джуит застыл на месте. Он не мог этого понять. Казалось, день был таким прекрасным. Он тупо выбрался из кабины и подошёл к Джою. Он не знал, что делать. Он дотронулся до вздрагивающих плеч Джоя. Джой неистово тряхнул головой, и его вырвало ещё. Потом он отбрёл от Джуита в сторону, вытирая рот тылом кисти. Он прислонился к толстому шероховатому стволу дерева, обхватил лицо руками. Джуит наблюдал за ним. Он не мог понять, что происходило с Джоем. Потом он услышал. Джой плакал. Джуит подошёл к нему и несмело погладил его по спине.
— Не плачь, Джой, — сказал он. — Не плачь.
Джой обернулся к нему. Лицо его было заплакано, из носа текло, а на подбородке желтела рвота.
— Я не пойду туда, Оливер. Я не пойду.
