Но вместо этого она сломала ногу. Сперва она училась кататься, кривовато, но с увлечением и чувством триумфа. Она проносилась вниз по склону, огибая Большую Сосну. Джуиту нравилось смотреть на снег, но не нравился холод Он ёжился от холода и, как бы не вздыхал его отец, предпочитал не кататься подолгу, хотя делал это с естественной грацией, почти никогда не падая. Он предпочитал посидеть в «модели А» с книжкой у обогревателя. Обогреватель был куплен специально для лыжных прогулок. Будь в машине радио, Джуит бы слушал радио. Но тогда в машинах радио ещё не было.
Тем временем Сьюзан подыскала себе карниз для прыжка. Высотой не больше трёх футов. Однако, нога её не была сильна даже для такого прыжка, и кость не выдержала. Она отправилась прыгать тайком, будучи уверена, что отец никогда бы не позволил ей этого. Поэтому некоторое время, испытывая боль, она пролежала в снегу, пока они её не нашли. Кость срасталась плохо. Чтобы вернуть ей прежнее состояние понадобилось три операции. После этого Сьюзан вернулась к своей старой привычке — никогда не вылезать из постели, если только пойти куда-то не было совершенно необходимо.
Джуит роняет шапочку на стул рядом с кроватью и покидает спальню, тихо закрывая за собой дверь. Он мост тарелки, оставшиеся после завтрака — сегодня утром они выехали поздно. Ему тяжело торопить её на предстоящую пытку, поэтому они всегда отправляются поздно. Он хочет приготовить на ужин вкусное блюдо — из тех, что она любит. Он начинает разделывать цыплёнка и нарезать большие, свежие, сочные грибы. Она, конечно, съест всего несколько ломтиков, поэтому он постарается, чтобы эти ломтики ей понравились.
Кроме того, блюдо это будет последним, что он приготовит ей на этой неделе. Он заготовит несколько порций, чтобы она в любой момент могла разморозить и подогреть себе еду, если захочет — впрочем, как правило, ей не хочется. Те порции, что он заготовил на прошлой неделе, как и все остальные, лежали в морозилке нетронутыми. Он уговаривает, в мягкой форме ругает её, добивается обещаний. Но она всё худеет, как бы он не старался. Пять ночей подряд на кушетке в гостиной комнате — это предел. Чтобы переехать сюда, надо разгрузить его старую комнату от перетянутых бечевой мотков пряжи. Но куда их девать? Гараж и так забит ими доверху. Он уже почти переехал сюда, но за все эти дни и ночи, что он провёл здесь, ему так и не удалось заставить её регулярно питаться. Это безнадёжно. Для Билла и одна неделя из четырёх — слишком много. В конце концов, Биллу Сьюзан сестрой не приходится. Ему своих девать некуда.
— Умирает? — говорит Билл. — Все мы когда-нибудь умираем, уж на то воля Божья.
Голый он стоит посреди ванной и смотрит в зеркальце бритвенного прибора. Он откидывает густые чёрные волосы с гладкого чистого лба и зачёсывает назад.
— Вот я умираю, к примеру. Посмотри. — Он наклоняет голову. — Эти дурацкие волосы выпадают горстями.
Он наклоняет голову ниже и стучит себе по темени пальцами:
— Посмотри. Лысина величиной с доллар.
Никакой лысины там нет, но Билл, как обычно, не даёт Джуиту возразить. Билл опять смотрит в зеркало, оттягивает верхнюю губу к носу. Он говорит это Бог знает как, но Джуиту удаётся уловить смысл.
— Чёртовы дёсны отходят от зубов. — Он отпускает губу. — А что потом, знаешь? Зубы начнут выпадать. — Он провёл ладонями по щекам, показав мякоть под нижними веками. — Посмотри на меня. Ты, небось, больше на меня не посмотришь. Не лицо, а костюм за полтинник зелёных. Всё в морщинах.
— Перестань растягивать лицо, — укоряет Джуит по-матерински.
Он обнимает Билла, притягивает к себе и целует край его нежной и смуглой шеи, у кромки волос, всё ещё влажных после душа.
— На костюмах за полтинник зелёных не бывает морщин и пятен. После многих лет носки они выглядят так же ужасно, как в день покупки. Ничто не может им повредить. — Ладонью он проводит по груди Билла и его плоскому, подтянутому животу. — Они весьма жизнестойки.
— Да, но я то не жизнестойкий, — говорит Билл. — Я быстро теряю свою жизнестойкость. Тебе уже и домой приходить не охота.
Он берёт красный гребешок и расчёсывает волосы. — Я становлюсь старым и мерзким.
— Ты не знаешь, что значит быть старым, ты не знаешь, что значит быть мерзким, и ты не знаешь, что значит умирать. — Джуит отпускает его и выходит из ванной. — Пойдём. Я приготовлю тебе замечательный завтрак. Это тебя взбодрит.
Он уходит по коридору. Билл кричит ему вслед:
— Зато я знаю, что тебя не бывает дома.
Всё, что стоит на кухне, покрыто плёнкой пыли. Не то, что в спальне и ванной. Там нет не соринки. Как, впрочем, и во всех остальных местах — вчера вечером он был слишком уставшим, чтобы заметить это. Кроме кухни. Почему те, кого он любит, не в состоянии накормить себя сами? Можно себе представить, как Билл перебивался всё это время — на обед вино с ломтиками сыра дома у своих друзей-интерьерщиков, на первый и второй завтрак — куиче с ирландским кофе на яхтах в Малибу в компании владельцев бутиков из Беверли Хиллз. Билл способен взволновать этих типов своей природной мужественностью. Но чем они способны его взволновать — и насколько просто ему взволновать их?
Джуит наскоро протирает губкой раковину, плиту, обеденный стол, щёткой смахивает пыль с красной обивки стульев. Нет ли других причин, по которым Билл проводит время в компании этих «принцесс», покрытых искусственным загаром, в цветастых рубашках, завязанных выше пупка, с тощими задницами в узких джинсах, с тонкими золотыми цепочками на прокуренных глотках — Джуиту не хочется думать об этом. Билл не ощущает превосходства над ними — в этом Джуит уверен. В их крикливых компаниях Билл всегда выглядел задумчивым и немного растерянным — словно маленький серый воробей в окружении фламинго. Но он продолжает туда ходить. Это огорчает Джуита, но, похоже, нисколько не огорчает Билла. Поэтому Джуит старается обойтись без вопросов и комментариев. Билл работает на интерьерщиков. Этого объяснения достаточно — кроме того, что Биллу нравятся вечеринки.
Он смотрит на наклейку со сроком годности на упаковке мягких итальянских сосисок и отвлекается от своих мыслей. Он вскрывает прозрачную упаковку и принюхивается. Пожалуй, они будут в порядке, если он смоет слой жира. Он бережно споласкивает сосиски в тёплой воде, кладёт их на сковороду, которую ставит на слабый огонь и закрывает крышкой. Помидоры уже слегка размякли. На одном или двух уже появились чёрные точки. Он моет мягкие красные кожурки, срезает чёрные точки и тонко нарезает помидоры. Прежде чем бросить в красный ковш яйца, он тщательно их осматривает. Они выглядят свежими, как в супермаркете. Он отрезает кусочек масла, кладёт на сковороду, и тот начинает таять. Он разбивает яйца. Тут он слышит, как входит на кухню Билл — он пахнет одеколоном и сигаретным дымом.
— Эти процедуры ужасны. Она не может вести машину сама, — говорит Джуит, насыпая кофе в кофеварку. — Но это длится только одну неделю каждого месяца.
— И каждую субботу, — говорит Билл. — И ещё три недели в марте. Этот долбаный фильм про бензопилу.
