Срываюсь на крик.
– Ты обязан, ты должен мне мой кофе и мои прогулки! Ты обещал мне Лас-Вегас, слышишь, ты?! Ты обещал мне, – ору и рыдаю. Меня трясет, и я просто больше не знаю, что говорить.
Шелест смотрит на меня растерянно. Виновато. Видимо, моя истерика застала его врасплох.
– Почему ты не сказала, что была беременна?
Вздрагиваю. Он смотрит на меня с замиранием сердца. Зачем? Кто? Неужели Марина? Почему?
Сглатываю и делаю шаг к постели. Чувствую, как по щекам текут реки слез.
– Почему ты просила не говорить мне про выкидыш?
Растерянно пожимаю плечами. Машинально.
– Как? Как ты себе это представляешь? Тебе и так плохо, как я могу сделать тебе еще больнее? Как?
Он отворачивается. Прикрывает глаза, стискивая зубы.
Сажусь на стул рядом, аккуратно кладу голову на его грудь.
– Прости меня, – трогает мои волосы, – если бы я…
– Ты ни при чем. Слышишь, никто не виноват! Никто.
– Полежи со мной, – его голос вселяет в меня надежду. Не знаю почему. Но теперь я верю, что все будет хорошо. Все будет хорошо.
Обхожу кровать, в сторону, где нетравмированная нога, и аккуратно ложусь с краю. Хорошо, что она не слишком узкая.
Прижимаюсь носом к его шее, вдыхая такой родной запах. Богдан обнимает меня, и я засыпаю. Я так вымотана, хоть и не хочу в этом сознаваться. А еще я, кажется, до сих пор так и не поняла, что со мной произошло. Этот выкидыш стал для меня шоком, но он не стал трагедией. Я не знала, не хотела и даже не планировала ребенка. А он, оказывается, уже жил во мне, целых шесть недель, он был внутри меня…
Глава 17
Богдан.
Следующие два месяца пролетают быстро. Дело идет к выписке, но меня корежит от одной только мысли. Я не знаю, что мне делать. Как себя вести. Это все угнетает. Все, что было до, кажется каким-то чудом.
На протяжении последних месяцев меня преследуют кошмары, в которых Гера теряет ребенка, дальше эта картинка сменяется ее улыбкой. Свадьбой. Только вот я смотрю на все это со стороны. Стискиваю зубы и выныриваю из сна в холодном поту.
Пока я здесь валяюсь, мозг за*ирается все больше. Страх, ненависть, боль. Все смешивается, и я не представляю, что делать дальше? Как жить? С*ка! Но эта новость о выкидыше… она вытягивает из этой трясины. Как обухом по голове двинуло. Пока я тут блею, как овца, упиваясь жалостью к себе, Умка борется со всем миром, высоко подняв голову. Я понимаю, как ей тяжело. Теперь понимаю. И сделаю все возможное и невозможное, чтобы все изменить.
Теперь-то я знаю, что легко не будет. Но и не через такое проходили. Нормально все будет. Как надо. Как надо…
Меня выписывают ближе к лету. Доронин помогает с перелетом. Частный самолет. Мама весь полет смотрит в окно, а когда оборачивается, я невзначай вижу ее слезы. Сердце сжимается. А моя злость и целеустремленность внушает сделать невозможное – встать с этой коляски не просто на костыли, а на ноги. И я это сделаю. Иначе лучше сдохнуть… правда.
Дома чувствую себя более чем бесполезным. Что мама, что Гера бегают вокруг меня, явно не понимая, что этим задевают еще больше. Наверное, поэтому я хочу в городскую квартиру. Хочу в привычную жизнь. Пока сижу дома один, заказываю брусья и прошу Мелка встретить все это добро у ма на квартире.
Серега же и помогает мне перебраться. Герда врывается туда более чем разгневанная, а потом замирает. Видя мои идиотские потуги в хождении. Спина уже болит, впрочем, как и ноги. Но я должен это сделать. Еще один шаг, сильнее сжимая перекладину руками. И еще.
– Умка, не смотри так.
– Богдан, врачи сказали, тебе нельзя еще, – в ее глазах полно страха.
– Они слишком много говорят. У меня нет времени на их болтовню.
– Ты понимаешь, что можешь сделать хуже?
– Все будет нормально. Полгода там проваляться уже слишком и слишком много.
– Богдан…
– Закрыли тему.
Говорю сквозь зубы. И вновь хочу, чтобы она ушла. Это входит в привычку. Хотеть ее исчезновения, когда мне хреново. Не могу видеть ее глаза в этот момент. Хоть убей.
– Ладно. Только осторожней, пожалуйста, – кладет ладонь на мою руку, – хорошо?
Киваю.
– Я тогда в магазин. Ужин приготовлю и Марине позвоню. Но не думай, что она оставит все так.
Ма, конечно, приезжает. Причем выбирает момент, когда дома я один. Знает. Что, как бы ни было, Гера будет на моей стороне. Вот такая вот она у меня.
Марина проходит в комнату, садясь на диван. Закидывает ногу на ногу, складывая руки на груди. Она извергает недовольство. Но я молчу. Просто смотрю ей в глаза.
– Это легкомысленно!
– Возможно, – приподымаю бровь.
Марина прикрывает глаза, поджимая губы и немного запрокидывая голову.
– Хорошо, но обещай мне, что не будешь сходить сума. Все должно быть постепенно. Слышишь меня?
– Слышу.
– Что ты творишь… – бормочет себе под нос, но я слышу, – я приеду завтра. Может, что-то приготовить?
– Да Гера там вчера кашеварила че-то, не надо.
– Хорошо. Богдан… Саша предложил курс реабилитации в Израиле, может быть, ты…
– Я согласен.
– Эмм… я думала, что…
– Придется уговаривать. Я не гордый. Раз его сыночек так обо*рался, пусть батя раскошелится.
– Богдан.
– Шучу я, но сейчас эта помощь будет на самом деле вовремя.
– Тогда я соглашаюсь?
– Соглашайся, Ма.
Она чуть не плача смотрит мне в глаза, пытаясь натянуть на губы улыбку.
– Не реви. Потом плакать будем. Если ничего не выйдет.
– Все будет хорошо!
– Я знаю, мам Марин. Прости меня за все это… я дебил.
– Ну что ты такое говоришь? Я же… мы…
– Все, хорош реветь. Ты там ужин хотела готовить? Пошли.
Беру костыли, медленно перемещаясь на кухню. Герда приезжает после восьми. Вся такая активная, веселая. И это хорошо. Улыбаюсь через силу, но ходить унылым г*вном меня за*бало уже и самого. Она рассказывает о новой работе, ей пошли навстречу и оформили что-то вроде перевода из Питера в Москву. Она с горящими глазами тараторит о каких-то маркетинговых ходах, а у меня в башке каша.
– Ты чай будешь? – закусывает печеньку, убирая тарелки в посудомойку. – Богда-а-ан.
– А, да, буду. Спасибо. Мама приезжала, короче, Доронин хочет оплатить реабилитацию в Израиле.
– Ты же согласился? – прищуривается.
