– Тише, моя девочка. Не плачь.
Мы садимся на кровать, и она заключает меня в объятия.
– Тише. Все будет хорошо.
– Мама, ему так плохо… что мне делать? Я так его люблю.
Мне плевать, что было между нами в прошлом. Плевать. Я просто нуждаюсь в поддержке и внимании. Пусть они даже не настоящие. Даже если она врет, притворяется. Мне наплевать. Правда.
– Моя маленькая девочка.
Поднимаю на нее взгляд, сталкиваясь с влажными глазами.
– Все наладится. Верь в это.
– Он меня выгнал. Что мне делать?
– Вернуться. Если не сделаешь этого, будешь жалеть всю жизнь. Успокойся. Отдохни, повеселись на этом празднике жизни и улетай обратно.
– Как ты… почему ты здесь?
– Я… я очень хотела тебя увидеть.
– Почему ты не приехала раньше? Почему не прилетела?
– А ты бы стала меня слушать? Хотела этого общения?
Качаю головой. Я не хотела. Мне все это было не нужно.
– Поэтому и не летела.
– А теперь?
– Милая, я не монстр и никогда им не была… просто, мой психолог говорит… не важно. Я знаю, что тебе необходима поддержка. Родители нужны, чтобы помочь. Я очень хочу тебе помочь…
– А отец?
– Твой отец всегда будет тем, кем… не верь тому, что он скажет. Просто делай вид.
– О чем ты?
Мама торопливо оглядывается по сторонам. Отстраняется. Она явно взволнована.
– Я не могу остаться. Гольштейн не позволит. Но я тебя прошу, не верь ничему, что здесь будет происходить.
Киваю, и мама уходит.
Сглатываю ком и, приведя себя в порядок, спускаюсь вниз.
Дом полон гостей. Все поздравляют отца. А я даже не купила подарок. Останавливаюсь в гостиной, устраиваясь за небольшим столиком.
Вокруг ходят, говорят люди, а я застываю взглядом на спелых вишнях в стеклянной миске.
– Привет…
Вздрагиваю, медленно оборачиваясь к говорящему.
– Привет, Гриша.
– Хорошо выглядишь.
– Ага.
– Слушай, я хотел извиниться, за все, что было тогда… мне стыдно, прости.
– Забей.
Отмахиваюсь. Я не настроена с ним говорить.
– Может, шампанского?
– Спасибо.
Киваю, принимая из его рук бокал.
– За встречу? – салютует бокалом.
Натянуто улыбаюсь, делая несколько глотков. Но вкуса не чувствую.
– Слушай, я слышал, у вас неприятности…
– У нас все хорошо.
– Твой отец говорил…
– Он много что говорит. Мне пора.
Встаю, чувствуя его ладонь на своем локте. Резко разворачиваюсь, и Назаров тут же отпускает мою руку.
– Не подумай ничего… я просто хотел сказать, что тебе нужно отвлечься, и что, если понадобится помощь, я к твоим услугам. Я не такой м*дак, каким мог показаться тогда… давай потанцуем?!
– Уж точно не с тобой, – усмехаюсь.
– А я плохая кандидатура?
– Отвратительная.
Он смеется.
– Учту. Я серьезно, Герда. Приставать не буду. Тогда… это все было не моей инициативой. Я делал то, что мне говорили.
– Такой послушный?
– Тип того. Простишь?
– Я подумаю.
– Пойдем потанцуем, правда. Это всего лишь танец.
Протягивает ладонь. Бегаю глазами по роялю, стоящему в углу, нерешительно вкладывая в его ладонь свою. Это всего лишь танец. Мне на самом деле нужно отвлечься.
Мы танцуем, Назаров болтает без умолку. Иногда я даже смеюсь. Выпиваю еще пару бокалов, немного абстрагируясь. Но мои переживания никуда не уходят. Мне по-прежнему больно. Там, в душе, до сих пор пусто. Что мне теперь делать? Смотрю на эту веселящуюся толпу, на какие-то влюбленные парочки, и меня выворачивает наизнанку. Хочется рыдать. Почему? За что, Шелест? Зачем ты так со мной?!
Уже ночью отец провожает гостей и просит задержаться для разговора.
В его кабинете чувствую себя неуютно. Навевает воспоминания. Тру свою щеку.
– Присаживайся.
Папа – сама любезность. С каких пор?
– Спасибо. О чем будем говорить?
– О тебе. Как ты, дочь? Столько не виделись…
– Все хорошо.
– Как твой спортсмен?
– Не ерничай!
– Что ты. Я же хочу помочь.
– Чем? Вторую ногу ему раздробить?
– Смешно. Но нет. Материально, конечно.
– Зачем тебе это?
– Хочу помочь дочери.
– Чем я заслужила такой порыв щедрости и любви?
– Герда…
Он вздыхает.
– Ты оказалась сильнее, чем я думал. Я был не прав. Возвращайся домой.
– Ты опять?
– Ни в коем случае. Возвращайтесь вместе. Места хватит всем. Как только твоего Богдана выпишут, переезжайте к нам.
– Что? В чем подвох?
– Его нет.
– Прости, но я тебе не верю.
– Скажем, я принял твой выбор, и он меня устраивает.
– С каких пор?
– У меня есть источник, что виновник аварии – отпрыск Доронина. А мать твоего Богдана в очень тесных отношениях с Александром Николаевичем…
– А я-то думала… ты не меняешься, пап. Вряд ли это чем-то тебе поможет… я пойду к себе. Хотя, знаешь, в этот раз ты действительно со мной честен.
– Двери моего дома всегда для вас открыты.
Уже в мою спину.
– Спасибо.
После дня рождения я еще пару дней живу в Москве, у мамы. И лишь потом возвращаюсь в Питер.
***
Дома проветриваю квартиру, драю все до блеска, чтобы хоть чем-то себя занять. К Шелесту сегодня нельзя. У него обследование.
А вот в субботу с самого утра еду в больницу.
– Привет! – я отдохнувшая, с новыми силами, я знаю, что я смогу, мы сможем. – Сегодня хорошая погода, – открываю окно и ставлю на тумбочку герберы. – Как ты?
Шелест молчит.
– Богдан, я все равно отсюда не уйду. Так что можешь не бросаться в меня злющими взглядиками. О, в Москве видела Мелкова и Катьку, ты представляешь, они развивают сеть салонов красоты. Еще гуляла по набережной, пила кофе, и мне тебя очень не хватало. Пообещай мне, что ты сделаешь все, чтобы мы с тобой смогли, как и раньше, гулять по набережной и пить кофе. Слышишь? Богдан!
