Гера спит в соседней палате. Ей разрешили иногда там отдыхать. Она сидит здесь сутками. Пытается меня развлечь. Взяла отпуск и что-то там делает на фрилансе. Я не вникал, мне абсолютно не до этого.
А еще я все больше анализирую последний год… анализирую и понимаю, что он был не так хорош, как мне казалось. Я забыл о том, чего действительно хотел. Погряз в проявляемом успехе. В кэше. Мне было с*ать на все. Я жил, чтобы купить новую тачку, слетать в Лондон… бред. Какой все это бред. Деньги не делают тебя счастливым. Лишь на миг. Тебе кажется, что жизнь удалась, что ты на вершине мира. Но это обман. Самообман.
Если бы я мог отмотать время назад, то поступил бы иначе. Моя жизнь больше не принадлежала мне, Гера меня ненавидела, Ма обижалась… я сделал все, чтобы доказать всем, что я полный урод… пожинаю плоды. Как видимо.
Мама же теперь приходит каждый день. Говорит с врачом о следующей операции, ко мне почти не заходит. Наш последний разговор касался моей деятельности и изменений, которые она повлекла, поэтому она осталась больше чем недовольна. Мы впервые за этот год высказали друг другу все, что думаем. Только толку теперь? Я все равно калеч.
– Привет, как настроение? – Ма заходит в палату.
Вспомнишь, называется.
– Сойдет…
– Я поговорила с доктором, назначили дату операции на следующий понедельник.
– Сколько бабла ты уже отдала этим коновалам?
– Это не имеет значения.
– Имеет. Ты берешь деньги у Доронина? С моих счетов ничего не снимается…
– Богдан, я не хотела говорить тебе, – Марина опускает глаза, стараясь сделать повисшую паузу короче, – это его сын… виновник аварии – сын Доронина. Я не знала, как поступить… приходили из полиции, ты был без сознания… и я решила, что принять помощь мне важнее, я хочу, чтобы ты поправился… и я… Саша – хороший человек, иногда мы не в силах отвечать за поступки наших детей.
Я молчу. Мне сказать нечего. Совсем. Пусть все это уже закончится. Мама сидит рядом, ждет какой-то ответ, но его не будет.
Дверь распахивается без стука. В палату вваливается паренек лет восемнадцати, позади уже знакомый мне дяденька в черном костюмчике.
Понимать не приходится, я и так знаю – семейство Дорониных.
Только этого мне не хватало. Марина поднимается, боязно смотря мне в глаза. Если она переживает за мою реакцию, то мне пох*й. Мог бы я ходить, разъ*бал бы этому мажору все рожу, а так… что я могу?
Доронин-старший внимательно осматривает палату, хмурится.
– Может быть, стоит перевести тебя в немецкую клинику?
– Спасибо, – расплываюсь в дружеской улыбке, – без вас как-нибудь. Лучше сынку своему лоботомию сделайте.
Мажорик меняется в лице. Смотрит хищно, но я прекрасно вижу одно: батю своего он боится, как самого страшного кошмара.
– Да ладно тебе, не ной. Залечат твою ножку, – заглядывает в окно, – видок здесь так себе.
Мама бледнеет. Я ухмыляюсь.
– Вон вышел отсюда, – Доронин сотрясает палату одним голосом.
– Па, я же…
– Пошел вон, в машине меня жди, щенок…
– Ладно, – фыркает, но уходит.
– Прости моего сына, – смотрит на Марину, ну в принципе я так и думал, этот мужик готов целовать песок, по которому она ходит. Ничего за этот год не изменилось.
– Я говорила, что это плохая идея…
– Извини, ты была права…
– Выясняйте отношения где-нибудь в другом месте, – бормочу через силу.
Честно, даже интересно, почему Ма не строит с ним отношений, хотя… этот чувак явно женат.
В палате наступает тишина. Она мне не нравится. Славно богу, Гера разбавляет обстановку. Она вползает в палату заспанная, все еще протирающая глаза. Увидев происходящее, замирает.
– Мы пойдем, я приду завтра, милый.
Они уходят, а Гера ошарашенно смотрит им вслед.
– Это же Доронин?
Киваю…
– Что он тут… Марина его знает?
– Я тебе больше скажу, его сыночек въ*бался в мою тачку.
– Значит, грехи замаливать приходил?
– Что-то вроде того.
– Знаешь, я сейчас скажу одну вещь, которая тебе не понравится… будет лучше, если Мама Марина перестанет с ним общаться.
– Рассказывай давай, сорока…
– Ну, насколько я слышала из давних разговоров отца, Доронин очень влиятельный мужик, из аппарата президента, кажется. Папочка давно хотел с ним познакомиться, но на приеме лет пять назад охрана его к нему даже не подпустила. А еще говорят, он свою жену в психушку упрятал…
Герины откровения меня забавят и настораживают одновременно.
– Хватит страшилок.
– Да я просто говорю, что слышала…
С новости о Доронине проходит дней семь. Проведена еще одна операция.
Ма говорит с врачом, думая, что я не отошел от наркоза. Они говорят, но я все слышу.
Вердикт не впечатляет.
Если я буду ходить не хромая, это будет великое достижение. Про спорт можно забыть. Слишком травмоопасно, и боли не дадут мне полноценно вести бой.
Отключаюсь.
Гера приходит к обеду.
– Привет! Ты как?
– Живой, – после услышанного никого не хочу видеть.
Не хочу ломать ее жизнь. Ничего не будет как прежде. Я буду обузой. Она и так пережила многое. Из-за меня вышла из зоны комфорта. Из-за меня променяла блестящее будущее и карьеру на все то, что имеет сейчас. А за этот последний год я изуродовал все окончательно. Больше не стоит…
– Богдан? Что-то случилось? Что с настроением?
– Я же сказал, все нормально, – смотрю сквозь нее, не зная, с чего начать. Как сказать… что сказать?
Чувствую ее прикосновения, но отдергиваю руку.
– Богдан? – хмурится. – Расскажи, я не понимаю… я что-то сделала не так?
Глупая. Что ты могла сделать не так? Это я. Я во всем виноват. Теперь расплачиваюсь. Все это с самого начала не сулило нам с тобой ничего хорошего. Всегда находились препятствия. Это, кажется, последнее.
– Это отвратительно с твоей стороны, я сижу здесь с тобой постоянно… а ты ведешь себя так, будто я тебя чужая! – она растеряна, со слезами на глазах и лютой злобой на их донышке.
Но, несмотря на все это, ее слова меня задевают. Этот вроде бы нормальный выпад пробуждает во мне гнев. Она сидит здесь постоянно… эти слова звучат в моей голове иначе. Мне отчего-то кажется, что, сидя здесь, она пересиливает себя. Просто хочет быть хорошей. Ей просто не хватает смелости уйти.
– Так не сиди, – смеюсь ей в лицо, – уходи. Я тебя здесь не держу. Можешь катиться на все четыре стороны. Мне твоя жалость, как и бесполезная помощь, ни к чему.
