– Хорошо. Ща тебя умоем и пойдем в рабство сдавать.
– Куда?
– Ну, ты же порывалась работу искать. Вечное рабство.
– Дурак! Я в душ.
– Я с тобой?
– Я в душ, чтобы помыться, а не…
– Что? – усмехается.
– Ничего, – показываю язык и выбегаю в прихожую.
Глава 8
Богдан.
– Привет, подруга! Тебе здесь всечь или за угол зайдем?
В упор смотрю на эту су*ку. Светочка под моим взглядом скукоживается и пытается что-то лепетать.
– Нормально отвечай. Где найти этого урода?
– Какого?
– С которым ты в клубе тогда была, – хватаю ее за руку.
– Ладно-ладно, – сконфуженно улыбается, вытягивая руки из захвата. – Я все скажу. Это Гришка, Назаров, – смотрит на меня своими коровьими глазами, – ну… сын металлурга. Ты не в курсе? – хмурится. – Хотя о чем я?
– Рот закрой. Где найти его можно?
– Он в «Черное-Белое» постоянно тусит.
– Молодец, кукла.
– Даже не поцелуешь? А что, ты мне сразу понравился. Странно, что ты с кем-то вроде Гольштей…
– Рот закрыла и свалила.
Смеюсь и ухожу подальше от этой про*ляди. Я бы мог оставить все так… но не оставлю. Мне очень хочется посмотреть в глаза этой твари, но лучше пересчитать зубы. Понять, за кого там хотели выдать замуж Геру, особого труда не составило. Не дебил. Да и подруженция оказалась до ужаса болтливой. А всего-то стоило к ней подкатить и втереться в доверие. Пару дней, и эта идиотка рассказала все в подробностях. Ненависти в девке – хоть ложкой жри. А сейчас я просто выбил из нее остатки. Мне нужно знать, где можно найти этого козла.
Спускаюсь в метро и пишу Максону.
Федосеев приезжает к назначенному месту с опозданием. Его дело во всем этом бедламе маленькое. Выманить эту мразь.
Опираюсь спиной на стенку, убирая руки в карманы. Подождем снаружи. Макс заползает в клуб, я же остаюсь неподалеку. Главное, чтобы охрана ничего не заподозрила.
Когда позвонила Ма и рассказала о том, что произошло с Герой, хотелось встряхнуть эту самоуверенную идиотку. Как у нее вообще хватает мозгов вечно принимать такие решения? Когда справился с первичным гневом, поговорить оказалось все равно до неприличия сложно. Моя сила воли не знает границ, но Гольштейн это точно не касается. От нее и всего, что с ней происходит, башню у меня срывает капитально.
Макс возвращается один. Назарова нет в городе. Значит, вернусь позже. Бегать за ним по городу – слишком много чести. Я никуда не тороплюсь.
Домой прихожу уже ночью. Гера спит или делает вид. Листаю все непрочитанные сообщения в мессенджере, башка разрывается, через три дня отчаливаем в Казань. Хоть что-то сдвинулось с мертвой точки. Два месяца я, как полный мудак, бился головой о стену.
За последний год, каким бы это странным ни казалось, все повернулось на триста шестьдесят градусов. Когда там ты слушаешь и выполняешь команды «кругом», «направо», очень сложно втиснуться в жизнь, где вновь приходится принимать решения. Думать своей башкой. Особенно сложно, когда почти сразу тебе приходится принимать их за двоих.
Честно, на такое я не подписывался. Не то чтобы я остыл или устал от Геры, просто все вновь произошло слишком быстро… неожиданно.
Все мои цели летят к чертям, а я бегаю вокруг нее, потому что ей плохо.
Ей плохо, а меня ломает от ее боли и беспомощности. Она такая маленькая, хрупкая и почти ничего не осознающая. Все это месиво жизни совсем не для нее. Это заставляет проникнуться, пробуждает желание защитить, но вместе с этим зарождается агрессия, потому что во всех неудачах ты подсознательно начинаешь винить ее. Мое небольшое малодушие завязывает на горле удавку, заставляя себе повиноваться. И ты бухаешь, тусишь где-то, чтобы отвлечься, чтобы переключиться, чтобы хоть как-то принять новую реальность.
Усвоить, что не она виновна в череде моих неудач, приведших к краху. Я сам. Только я. Я всегда мог и могу сделать выбор. Все прекратить. Но я этого не сделал и не сделаю, потому что сдохну. Мне иногда так хреново с ней, но без нее с меня, словно наживую, сдирают кожу. Наступает мой персональный ад, где я уже не могу оправдаться.
И это раздражает. Отравляет кровь. Но вместе с тем приходит понимание, что мы сможем. Сможем, если будем смотреть в одну сторону. Но, бл*дь, даже этому нам еще придется научиться.
И вот я сижу на кухне в темноте, Гера сопит в комнате, точнее, делает вид, и между нами очередная пропасть из недоговоренностей.
В прихожей слышатся шаги. Включается тусклый свет в вытяжке над плитой.
– Что-то случилось?
Умка присаживается на стул напротив.
– Нет. Чего не спишь?
– Я тебя ждала. Ужинать будешь?
– Завтракать уже.
Смотрю на экран телефона – три двадцать.
– Значит, завтракать, – растягивает губы в улыбке, – ты так поздно, я волновалась.
– Я писал, что сегодня до конца в зале буду.
– Я не думала, что так долго. А я сегодня была на трех собеседованиях. Правда, меня никуда не взяли…
– Возьмут.
– Слушай. Я подумала, что можно продать мои часы и браслет. Нам сейчас деньги нужны и…
– Не сходи с ума. Мы не голодаем.
– Я просто подумала… Богдан, мне очень стыдно… я так хочу тебе помогать, но все выходит как-то наоборот.
– Не бери в голову.
Гера поднимается и подходит ближе, садится ко мне на колени, обвивая шею руками.
– Я тебя люблю.
Касается губами моей щеки.
– Ты самый лучший. Я знаю, у тебя все получится. Ты победишь! Я в тебя верю.
Усмехаюсь, обнимая ее хрупкое тело.
– Завтрак мой где? М? – целую в шею. – Обещала.
Герда стягивает с себя майку, оставаясь в одних трусиках.
– Так? Так же лучше?
Чувствую ее набухшие сосочки через ткань своей футболки. Возбуждение накатывает как по щелчку.
– Гораздо лучше.
Расстегиваю ремень и ширинку на джинсах, резко притягивая Умку к себе. Меня ведет и сносит крышу. Это словно защитная реакция. Шанс отыграться. Хочется причинять ей боль. Не уродскую и садистскую. Скорее граничащую с экстазом. Когда боль и пик удовольствия сливаются воедино. Хочется грубо и громко. Так и получается. Гера подается немного вперед, хочет привстать, но я не позволяю. Разрываю ее трусики сбоку. Те быстро расходятся по шву. Сжимаю ее грудь ладонью, пропуская сосок между пальцев с яростным рыком. Хочу ее до больного сумасшествия.
