– Не отстаем, ритм все держим!
Двадцать кругов по стадиону, и в спарринг. Ближе к шести захожу к Иванычу, он с довольной лыбой указывает на экран ноутбука. Пришел ответ. По лицу этого жука уже знаю решение, он его прочел, а теперь вбрасывает своей физиономией ответ в мое сознание.
Перед уходом гружу себя еще одной тренировкой и стартую домой.
Надеюсь, сегодня выйдет без Гериных казусов. А то и так весь месяц как на вулкане живем. Моя золотая девочка с большими усилиями принимает новую реальность, беспрестанно твердя, что у нее все хорошо. Очень. По ней видно.
Честно, хотелось ее прибить тогда, с этими кроссами – только Balenciaga ей подавай. Моя импульсивность хотела разыграть жесткую шутку, плюсик в карму, что сдержался. Наплыв эмоций бьет по нервам, а потом оседает куда-то на дно, вытягивая желание и потаенный в недрах сознания страх. Страх ее потерять.
Потому-то это не я совершаю непомерный подвиг, а она. Не я ухожу из семьи, которая держала меня в страхе всю жизнь. Не я выворачиваю свое нутро наизнанку, стараясь смириться с новой и суровой реальностью. Не я…
Захожу в квартиру, чувствуя ее пустоту. Геры нет, время к одиннадцати. Звоню, но телефон начинает пиликать где-то неподалеку от меня. Шик. Приехали.
Внутри селится непомерное беспокойство. Барабаню пальцами по столику, а после резко поднимаюсь, застегивая молнию куртки. Кажется, я понимаю, где она может быть. Только в одном месте.
Хватаюсь за ручку двери. Когда я толкаю ее, Гера с другой стороны порога чуть не отлетает к противоположной стенке.
– Бл*дь, – подрываюсь к ней, – ты как?
– Нормально, – упирается ладонью в холодный бетонный пол лестничной клетки.
Чувствую запах алкоголя.
– Ты пила, что ли?
– Да, у меня грандиозный повод, – начинает смеяться, – меня отчислили, просто взяли и вышвырнули, потому что папочка попросил.
– Пойдем домой, – поднимаю ее на руки.
– Я ненавижу его, ненавижу!
В прихожей ставлю Геру на ноги, помогая снять куртку. Между делом вытираю ее слезы. Она не пьяна в хлам. Скорее выпила пару бокалов какого-то винишка, но от этого не легче.
– Тише, – приглаживаю взъерошенные белые локоны, – успокойся, Гера!
– Что мне теперь делать?
– Мы что-нибудь придумаем. Пойдем спать. Завтра утром решим, что делать.
Гера кивает, размазывая по лицу слезы и остатки туши. Трет ладонью нос, а потом поднимает на меня взгляд. Смотрит огромными шоколадными глазами.
– Богдан, – перехватывает мое запястье, – что там с заявкой? Пришел ответ?
– В Казани добро дали.
– Это хорошо. Ты молодец. А я… я как всегда…
– Хватит ныть, не конец света, Умка! Поняла?
– Поняла.
– Молодец, – целую в соленые губы, – я соскучился.
Шепчу, оставляя поцелуи на ее шее. Давай, родная, отпусти себя. Сейчас. Здесь. Хватит этих вечных слез.
Герда.
Дождь. Накинуть куртку и прикрыться зонтом. Не люблю такую погоду. И маршрутка, как всегда, опаздывает. Это так странно… вот уже месяц ездить не с водителем, а на общественном транспорте. То метро, то маршрутка. Но я почти привыкла. Это тяжело, это очень тяжело, перестраиваться не то что под другой ритм жизни, под другие реалии. Но я стараюсь. Очень стараюсь. Богдан меня поддерживает, не позволяет расплыться лужицей, как я люблю, и как иногда очень хочется. После истории с кроссовками я многое осознала, поняла то, о чем раньше и подумать не могла. Он боится потерять меня не меньше, чем я его.
Но то, что он чувствует себя некомфортно от нашего финансового положения из-за меня, угнетает. Я не хочу превратиться в обузу. Я очень хочу быть для него мотиватором.
Воодушевленная этими мыслями и тем, что приготовить на ужин, который, кстати, теперь получается, напарываюсь на Светку.
Она недовольно здоровается, внимательно рассматривая мой внешний вид.
Я продала почти все брендовые тряпки и теперь одеваюсь в масс-маркете, впрочем, это меня совсем не смущает. Но обидно, что мои заграничные настоящие шмотки по факту я отдала даром. Никто не готов платить внушительные суммы, даже если платье надевалось один раз.
– Не разговариваешь со мной, что ли? – смеется. – Это вообще-то я должна дуться, ты тогда в клубе как свинья себя повела.
– Слушай, у меня нет времени, – делаю шаг, чувствуя захват на локте.
– Я не договорила.
– А я договорила.
– Не в твоем положении со мной так разговаривать, все уже и так в курсе, что ты по маршруткам трешься. Как же так получается, Герда?.. Говоришь, что из нашего круга… а у самой джинсы дешевле чехла на мой телефон стоят… Нехорошо.
– Какое тебе дело вообще? Я к тебе в подруги набиваюсь? Вроде нет. Поэтому, во что и как я одеваюсь, точно не твое дело!
– Как грозно, – потирая стразики на ноготке, – ладно, не подруга, можешь идти, только пойми, – наклоняется ближе ко мне, – легкая жизнь в этих стенах для тебя окончена.
– Пошла ты.
Огрызаюсь, быстро перебирая ногами, захожу в универ. Прикладываю пропуск и… он не срабатывает. Еще и еще. Ни черта. Охранник странно на меня смотрит, а потом интересуется фамилией. После моего ответа поджимает губы и, пропустив, говорит идти в ректорат. Меня там уже ждут.
Скребусь в дверь и без особого удовольствия захожу в приемную. Секретарша ледяным тоном спрашивает, кто я, и, удовлетворившись моим ответом, даже открывает дверь к ректору.
В кабинет иду с тревогой. Это странно, что пропуск не работал…
– Здравствуйте!
– Гольштейн, – поднимается со стула, бросая на стол папку, – забирай и можешь быть свободна!
– Что?
– С этого момента ты больше не являешься студенткой нашего вуза.
– Я не понимаю…
– Ты отчислена.
– За что?
– За долги.
– Какие долги? У меня нет никаких долгов.
Начинаю нервничать все больше. На шутку это не тянет. А потом на полке в углу замечаю бутылку вина. Коллекционного. Отец привез такую же в том году, хорошее вино, семьдесят лет выдержки. Вряд ли это совпадение.
– К вам заходил мой отец? – усмехаюсь, приподымая бровь. – Это очень на него похоже.
Ректор прожигает меня взглядом, а мне уже все равно.
Как ненормальная вылетаю из кабинета, а саму трясет… Соберись. Это всего лишь учеба. Поступишь на следующий год. Господи, какой же он подонок… ненавижу. Ненавижу!
Воплю внутри, но мой вой никто не слышит. Хочется захлебнуться собственной беспомощностью. Сбегаю вниз, сталкиваясь на лестнице с Назаровым. Замираю, а потом со всей дури бью ему по роже. Тварь.
