«Судя, по этим двоим, — решил Виктор, наблюдая за тем, как Черт выбирается из Фольксвагена и помогает вытаскивать Даму Пик. — Группа была незаурядная, нерядовая… Что?»
Он сразу почувствовал, что до «ровного счета» не хватает еще двоих, но оставил эту тему до лучших времен, потому что Черт смог удивить его по-настоящему. Этот высокий хмурый мужик оказался не только первоклассным боевым магом, но и совершенно фантастическим «невидимкой» — классической и невероятно одаренной «тенью», что вообще-то случается крайне редко. Обычно, или — или. Или боевик или тень, но чтобы так, да еще по высшему разряду? Но, с другой стороны, чему здесь удивляться? Человек, способный войти в здание центрального управления Бундескриминальамт и выйти оттуда живым, — пусть ему даже помогли со стороны — фигура по любым меркам неординарная. Даже в легендарные семидесятые таких на круг и было-то всего несколько человек, и Виктор не был уверен, что нынче больше наберется. Талант он и в Африке талант, и маги в этом отношении ничем от обычных людей не отличаются. Однако и этот факт, если и заинтересовал Виктора, то, во всяком случае, не удивил. Теоретически ведь такие сагусы должны были существовать, так почему бы одному из них теперь же и не объявиться? А то, что встреча произошла так скоро после возвращения, так на то и существует его величество Случай. Да и сам Виктор, одним фактом своего возвращения, столько всего уже замутил, что не сразу и разберешься, что тут к чему, и почему так, а не иначе. Но вот то, что он увидел в глазах Катарины, действительно способно было лишить покоя, и лишило, разумеется. Такова жизнь.
2
Виктор свернул на боковую аллею и наконец увидел Черта и Катарину, сидевших на скамейке в глубокой тени, отбрасываемой склонившимися над ними деревьями. Однако ни тень эта, ни предрассветный сумрак Виктору не мешали, как, впрочем, и этим двоим, видевшим в темноте не хуже ночных хищников. Впрочем, как вспомнилось теперь Виктору, животные видят как-то иначе, а он мог различить не только блеск глаз женщины, но и их выражение.
Если бы не знать, что Катарина немка, то, глядя на нее, подумал бы, что русская. И не просто русская, а сибирячка какая-нибудь, или — «Как же их?» — кержачка?
У нее была совершенно вышедшая из моды не только в урбанизированной Европе, но теперь, кажется, и в СССР, толстая светло-русая коса до пояса, которую Катарина свернула этим утром в корону…
«Совсем плох стал, — подумал он с тоской, рассматривая это редкое по нынешним временам чудо. — Как же это называется по-русски? Кичка?»
Впрочем, слово, всплывшее в памяти, Виктору решительно не понравилось. Не хорошее оно было какое-то, это слово, напоминающее скорее об учительницах младших классов или провинциальных буфетчицах и совершенно не передающее всей прелести прически, когда поднятые кверху волосы обнажают высокую белую шею, но не трогательно тоненькую, а сильную, «величавую», кажущуюся тонкой только в присутствии округлых и наверняка матово белых плеч, высокой полной груди и широкого лица с мягкими и «плавными», чрезвычайно располагающими чертами, которыми понимающий человек может любоваться ничуть не меньше, чем «отточенными» до полного технического совершенства чертами иных признанных красавиц. И вся она, Катарина, была именно что какая-то «сибирская», хотя, возможно, в Сибири таких женщин никогда и не было. Кто знает? Высокая, дородная, но не толстая, белая, с прозрачной синью васильковых глаз, затененных длинными светлыми ресницами…
«Пава. Так, кажется?»
Однако, заподозрив неладное еще тогда, когда увидел ее в этом облике впервые, Виктор не поленился заглянуть в базу данных Гамбургского управления внутренних дел и нисколько не удивился, обнаружив, что не была та женщина и в половину столь хороша, пока не стала этой Катариной. Но и это, если верить собственной интуиции, всей правдой не было. Виктор догадывался — и это-то и занимало его больше всего — что и сразу после воплощения, она тоже была другой. Такой, как сейчас, судя по всему, сделал Катарину именно холодный и какой-то мертвенно-равнодушный, совершенно не отражающий того, что творилось в скрытой за семью печатями душе, взгляд Черта, которого Катарина вытащила в Мюнхене буквально из пекла, вынесла на себе из боя, спасла от смерти и плена, выходила, как могла и умела, и… — «Вот же невидаль какая!» — полюбила. Возможно ли такое? Говорят, любовь зла, и, глядя на этого худого, какого-то «темного», как будто и в правду постоянно пребывающего в густой тени мужика, в это легко можно было поверить. Особенно, если вам довелось не только видеть Черта, но и слышать его речь.
«Красавица и чудовище… М-да…»
— Доброе утро, — сказал Виктор, подходя к скамейке. — Надеюсь, не помешал?
— Доброе утро, сэр, — имея в виду Черта, Катарина заменила очень личное обращение «господин» и слишком официальное — «князь», на вполне нейтральное — «сэр». Вскакивать со скамейки и вытягиваться в струнку, Пятая Дженевры не стала тоже.
«Славная девушка…И умная».
А вот Черт не сказал ничего. По-видимому, он был прекрасно осведомлен о том, какое впечатление производит на окружающих его голос, и потому только молча кивнул и выжидательно посмотрел на Виктора.
— Не спится, — сказал Виктор, присаживаясь, на мокрую от давешнего дождя скамейку рядом с Чертом. — Выпить хотите?
— Хочу, — равнодушно, как какой-то гротескный механизм из американских фильмов ужасов, проскрежетал Черт и в упор посмотрел на Виктора. — Спрашивайте.
«Черт возьми! А в любви ты ей как объясняешься?»
— Ваши тайны, Черт, ваши тайны, — Виктор полез за пазуху и снова достал свою заветную фляжку. — Знаете, как у нас говорят? «Не хочешь, не говори». — Он, не торопясь, свинтил колпачок и передал фляжку Черту. — На самом деле, меня интересует только одна вещь. Вы знаете Рапозу Пратеаду?
— Знаю, — Черт принял фляжку и сразу же передал ее Катарине. — Мы были в Мюнхене вместе. Вы это хотели знать?
Так, вероятно, звучала бы «речь» фрезерного станка, обрабатывающего броневую сталь. Однако для Виктора сейчас важнее было содержание. Впрочем, чего-то в этом роде он и ожидал. В угадываемую его интуицией четверку Лиса, как ни странно, вписывалась легко и просто. Это было ее место.
«Великолепная группа, — отметил он без удивления и радости. — Просто идеальная».
— Что с ней случилось, знаете? — спросил он вслух.
— Нет, — мотнул головой Черт, принимая от Катарины фляжку. — Она ударила, когда я был еще внутри, — точно выверенный «скупой» глоток. — А потом мне было уже ни до кого. Сами понимаете.
«Значит, это была она».
— Я был уже плохой, — секунду подумав, добавил Черт. — Не мог уже…
— Понимаю, — Черт оставил ему виски ровно на один глоток, но эта малость оказалась очень кстати.
«Тупик», — Виктор убрал фляжку в карман и встал.
— Спасибо. Не буду вам больше докучать своим присутствием.
— Это не все, — неожиданно проскрежетал Черт и тоже встал со скамейки. — Часа через два… Я был уже в сознании, — он быстро взглянул на Катарину, как бы объясняя, кому он этим обязан. — Пришел «откат». Я думаю, это была Рапоза. Ее «цвет».
