— Я — царь, которого выбрали общим собранием народа. Конечно, я достоин этого по происхождению — мой род богат и знаменит, но этого мало. Царя должны признать воины. Когда я вернулся из Паннонии с трофеями и славой, мужчины херуски, имеющие право носить оружие, избрали меня царем. Они прокричали мое имя трижды и подняли меня на щит. Так я возглавил свой народ.
«Сколько же воинов было на том собрании? Несколько тысяч?», думаю я. Херуски большое племя. Тьфу, проклятье! Луций-Арминий убедителен настолько, что даже я начинаю ему верить…
— А если собрание решит выбрать другого царя? — спрашивает Пилат.
Арминий пожимает плечами, улыбается.
— Тогда что вы сделаете? — Пилат не собирается отступать. Упорный малый.
— Он подчинится желанию своего народа, — говорит Нумоний Вала. — Верно, префект?
— Так и есть, — кивает Арминий. — Легат совершенно прав. Как у вас, римлян, говорится? Если таково желание моего народа, то я умываю руки.
Пилат медлит.
— Я считаю это… не совсем правильным.
— Как и я, префект… Как и я.
Мы смеемся.
Арминий прощается и уходит.
— Какой интересный человек. Он мог бы быть консулом, — говорит Пилат. — Жаль, что он родился варваром.
Чудовищное обаяние все-таки у моего братца. Даже на человека, который его впервые видит, Луций произвел сильное впечатление.
К глубокой ночи некоторые из нас плохо стоят на ногах. Но префект конницы из Пятого Македонского — крепкий парень. Он еще пытается философствовать.
— Когда власть избранных заменяют властью толпы… — и Пилат качает головой. Рассказ Арминия явно не дает ему покоя.
— Не дай боги вам когда-нибудь столкнуться с желаниями толпы, префект, — замечает Нумоний. По легату Восемнадцатого трудно понять, сколько он выпил. — Это страшная сила, поверьте. Зря вы ее недооцениваете. Она может заставить вас сделать то, чего сами вы никогда бы делать не стали.
Легат Восемнадцатого точно злится на кого-то. Отрывисто произносит слова, не глядя на собеседника.
— Вряд ли такое случиться, — Пилат серьезен, но в глазах мелькают насмешливые искорки. — Но если даже случиться, надеюсь, я сумею сделать правильный выбор, легат. Свой выбор.
Мы с Нумонием переглядываемся. Нумоний поднимает бровь. Эх, префект.
Молодость, молодость. Как ты наивна!
Даже я смотрю на его девятнадцать лет свысока.
— Не сомневаюсь, — говорит Нумоний мягко. — Не сомневаюсь.
* * *
За окном таверны «Счастливая рыба» медленно синеет сумрак. Однорукий поднимает чашу с вином и нюхает. Ставит на стол, не пригубив. Все как обычно. Тиуториг, беловолосый варвар с ледяными глазами, никогда не пьет. Словно боится, что его отравят.
— Это будет… непросто, — говорит он.
Человек смотрит на Тиуторига в узкие прорези серебряной маски.
— Но возможно?
— Конечно.
— Что ты предлагаешь?
Тиуториг медлит, затем говорит:
— Атакуем здесь и здесь. — Он склоняется к столу и показывает на карте. Она непривычная, но можно приспособиться. — Одновременно отрезаем хвост и голову каравана… Главное, полная внезапность. Затем добиваем тело.
Человек в серебряной маске кивает.
— Хороший план. Только мы кое-что изменим…
Он говорит. Тиуториг слушает, затем кивает. Так действительно лучше.
— Может сработать, — он чешет культю левой рукой, зевает.
— Вар сделал глупость, отправившись в лес с обозом, — говорит человек в серебряной маске.
— Он еще ее не сделал.
Серебряная маска качнулась. Тиуторигу показалось даже, что она улыбается.
— Сделает. Обязательно сделает.
* * *
На следующий день я прибываю в Ализон. Мокрые и раскисшие от ночного дождя улицы. В лужах отражается серое небо. Мне нужно увидеться с Туснельдой.
Знает ли она, кто такой Арминий?
Хороший вопрос.
— На самом деле Рима нет, — говорит Туснельда.
Шорох зелени вокруг нас, запах цветов — последних в этом году, и черное пятно няньки, сидящей на приличном расстоянии — так, чтобы нас не слышать.
Хотя уверен, черная гарпия слышит, как растет трава, и видит не хуже орла.
Я медлю, затем спрашиваю:
— Почему Рима нет?
Она пожимает плечами.
— Потому что его никто никогда не видел.
Волей-неволей мои брови поднимаются. Удивление.
— Я видел Рим, — говорю я.
Она фыркает.
— Ты думаешь, это доказательство, римлянин? Но на самом деле… то, что ты говоришь — не обязательно правда.
В первый момент я хотел рассмеяться, потому что рассуждения ее совершенно детские… или — как это? — варварские, но потом… При всей внешней странности слов Туснельды, звучит это вполне убедительно. Что ж… попробуем отнестись к этому, как к логической задаче. Упражнение в рассуждении о некоей ситуации, которой никогда не было. Мои греческие учителя любили такие игры ума.
Или декламаторы, которых обожает Август — вроде того же Апулея или Квизона. Они вечно задаются странными вопросами.
«Например, что было бы, если бы у людей были квадратные головы?»
— Ты знаешь, что Рима нет, так? (город с населением, по последней переписи — постойте… четыре с половиной миллиона жителей) Я же говорю: Рим есть. Я знаю, что он существует, потому что я его видел. Ходил по его улицам. Дышал его воздухом. Ты опираешься в своих рассуждениях на авторитетные источники?
— Что?
— Ээ… кто тебе это сказал?
— Наш жрец.
Мне удается не поперхнуться.
— Хмм. Очень авторитетные источники (ну, если не принять тезис, что жрец — полный идиот). Я же говорю: Рим есть — по праву очевидца. Что возникает из этого столкновения?
Она вдруг улыбается — озорно:
— Что тебя тоже нет, римлянин Гай.
* * *
…От запаха умирающих цветов мне хочется чихнуть. Внутренний сад дома Вара засыпан желтыми и красными листьями. Осень — убивает.
— Пятнадцать лет. Слишком рано, — говорит Туснельда. — Да? — потом замечает: — Ты меня не слушаешь.
— Что? — я понимаю, что потерял нить разговора. Тру пальцами над бровью. Что я пропустил?
— Девушке выходить замуж. Рано?
Ах, вот она о чем! Женщины.
