Аксакал же, растроганный до глубины души, сразу назвал бы меня «сынку», обнял. Скупая мужская слеза скатилась бы по щеке. А еще, он бы, воспылав благодарностью, решил обучать тайным искусствам борьбы за добро, ведь именно во мне сосредоточились все лучшие качества человечества.
Точно.
Уважать врага? Наверное, кого-то учили так. А меня уничтожать его, давить без жалости и сожаления. И да, старец, не задумываясь ни на секунду, а скорее всего, обдумав тщательно все, взвесив «за» и «против», принял решение, чтобы заминусовать меня. Дабы их род стал чуть-чуть богаче, хотя они и так не бедствовали. Жалел я лишь об одном, Аскольда перед смертью тщательно не расспросил про гоблов, а нужно было.
— Глэрд, — продолжал вещать герой, — Я передам тебе умение, но ты должен будешь вернуть оружие нашего рода, взятое трофеем с Аскольда. А именно Коготь!
Это что? Кинжал? Секиру глупо так называть. Хотя потом разберусь. У Амелии уточню.
— Нет. Не должен! — ответил спокойно, здесь толпа зароптала, но не обращая внимания на гомон, продолжил, копируя манерой речи сотника, — Старик, ты совсем выжил из ума? Ты пытаешься сам определить условия, по каким станешь выполнять волю богов? А может мне воспользоваться третьим вариантом — изгнание рода, раз не понимаешь какую милость оказал я вам всем и тебе лично! А раз вы не понимаете, то следует к Эйдену отравить тебя живым вместе с остальными Медведями, но перед этим расспросить о многих и многих вещах? Лэрг Турин…
Сотник не подвел, вскинулся, злая торжествующая ухмылка успела появиться на лице:
— Я согласен! Признаю, был неправ, в требованиях непомерных, — быстро прервал меня деятель. Ага, понял все сразу. Но молодец, даже перед смертью не стенал, а пытался сделать что-то для своих. Чуть откашлявшись Ильм торжественно заявил, — Аристо Глэрд, я добровольно, перед лицом богов, отдаю тебе все, — нажим на этом слове чуть изумил, — свои умения в качестве возмещения урона, что нанес наш род твоему! Отдаю их все, до последнего! И пусть Высшие станут свидетелями! И помогут!
К черту богов! И кому они должны были помочь?
Процедура оказалась донельзя простой. Мэтр де Лонгвиль протянул острый небольшой, сплошь покрытый рунами, нож старику, тот резанул по правой ладони. От меня потребовали того же самого. А затем мы стиснули ладони в сильнейшем кровавом рукопожатии.
Красна-бордовые капли падали на брусчатку.
— Теперь ты точно сдохнешь! Наш дар силен, но не ядовит, в отличие от крови гадюк и скорпионов, их дары есть только у меня! — прошипел тихо-тихо, на грани восприятия, но очень торжествующе старикан.
Я же не стал ничего отвечать трупу, смысла не видел.
А сделал то, что требовалось для завершения ритуала. Все же общество вокруг цивилизованное, в отличие от злых зеленых карликов.
Нанес удар этим же ножом в сердце Ильму Слезы Вдов. Провернул рукоять. А затем у рухнувшего тела, матерясь про себя от обилия крови и грязи, в которой приходилось пачкаться, отрезал седую башку, воздел ее над собой в левой руке, и заявил:
— Я удовлетворен! И не буду мстить больше роду Медведей! Пусть имя Аскольда будет забыто, как и деяния его. И спасибо тебе, лэрг Турин, что помог взыскать с заблудившихся справедливую виру!
Тот лишь как-то устало кивнул. Тяжело переживал крах планов? Ведь до победы оставалось чуть-чуть?
К Дьяволу его!
По лицам Медведей прочитал, что если выживу, то они не откажутся увидеть мой труп, более того, сделают все возможное и невозможное для этого.
Впрочем, плевать.
Повинуясь жесту, орки взлетели в седла тирков вслед за мной. Мы направились быстрой рысью от потерявшей интерес толпы. Их более занимал скорый суд, подготовка к которому шла полным ходом, учитывая огромный палаческий пень, какой катили два стражника. Успел проинструктировать спутников, что дополнительно сообщить Амелии слова старика, которые расслышал только я.
Стакан спирта на голодный желудок и сверху первая инъекция активной крови ксеносов. Вот, примерно, как можно описать ощущения, которые нагнали и накрыли, когда мы проехали первый мост. Мутило, мир часто переворачивался и вращался, движения заторможенные, а сознание то выплывало из тумана, то погружалось в него вновь. При этом все тело болело, кровь в венах, словно превратилась в лаву, суставы выворачивало, а челюсти сводило.
Дорогу до дома я не запомнил совершенно, сконцентрировавшись на цели — добраться и лично сообщить слова Ильма целительнице. Вот знакомый колодец, рядом с ним силуэт Амелии, а затем небо неожиданно перевернулось перед глазами, и я врезался лицом в каменистую натоптанную землю родного двора. И прежде, чем в третий раз в этот день свет померк перед глазами, успел прошептать последние слова старика, не забыв указать их принадлежность.
Глава 8
Сначала в нос ударил противный и бодрящий запах, схожий с нашатырным спиртом, который доказал свою полезность на протяжении не одного века существования человечества. После появилась вонь, которую невозможно перебить чем-то другим или позабыть — амбре родного жилища. Каких «ароматов» в нем только не имелось, начиная от застарелого, въевшегося во все перегара и заканчивая резким смрадом старой доброй выгребной ямы и огромной, никогда не освобождаемой от содержимого, пепельницы. Все это густо замешивалось на моче, гниющих остатках пищи и шкур, экскрементах людского и животного происхождения. В целом, как глаза не резало — непонятно. Сам воздух, казалось, был липким, влажным, обволакивающим тело невидимой взвесью помоев. От него сразу становилось грязно, а дышать противно.
Открыл глаза.
Сверху знакомые до каждой трещины закопченные стропила и балки. Потолок в доме отсутствовал, вместо него в правом и левом углу брошено по пять широких досок, с одной стороны там хранился всякий непонятный хлам, а с другой часто в теплые дни спал Глэрд на охапках высушенной травы. Тусклый свет из приоткрытой двери и двух узких окон, затянутых какой-то пленкой, не мог разогнать тьму и в самые солнечные дни. Ярким пятном на черноте выделялось отверстие для выхода дыма над примитивным камином. Он не имел трубы, и все продукты горения просто поднимались вверх, отчего слой сажи год от года на каменных стенах из дикого камня нарастал, превращаясь в своеобразную добротную штукатурку.
Да… Вот еще один момент, в воспоминаниях пацана все выглядело отнюдь не так убого. Хороший багаж знаний. Лживый донельзя.
Попытался оценить собственное состояние. Первое и главное, из оружия только засапожник. От остального, как и от перевязи избавили. Однако от верхней одежды — нет. Затем с трудом, преодолевая навалившуюся слабость и сразу возникшее головокружение, уселся самостоятельно на сундук, служивший мне кроватью, опустив ноги все в тех же обмотках, на земляной пол. В единственном жилом помещении находилась только Амелия. Она копалась в своей сумке, которую поставила на широкий монументальный длинный стол из тесанных досок, справа находилась скамья во всю его длину, слева четыре колченогих грубых табурета. И во главе — черный стул со спинкой похожей на сложенные крылья, с подлокотниками в виде отлитых из темного металла воронов.
