Я всегда немного тушевалась в его присутствии, слишком он был важным. Солидным таким.
И тут мнусь.
Только открываю рот, чтоб поздороваться, удивляясь про себя, какого он так рано вернулся, вроде как даже и не готово ничего на кухне, как он, оглядев меня с ног до головы, сжимает губы и шагает так близко, что я в стену впечатываюсь.
— Далеко собралась?
Ой, мамочки, а голос-то какой злющий! И чего это?
— Яааа… Это… Бойлерную … Помыть… Тут…
— Бойлерную, значит? Ничего умнее не могла придумать, тварь?
От этих слов и интонации я вообще в ступор впадаю.
Ничего себе! Это за что же я тварь-то?
В голове перемыкает от злости. Выпрямляюсь, смотрю прямо в генеральскую физиономию.
Ну, я тебе сейчас скажу, генерал, кто из нас тварь. В красках, сука, обрисую! И плевать, что ты — отец моего подпола! И плевать, что после этого скорее всего вылечу пробкой отсюда. Нагибать себя я никому не позволю.
Но сказать ничего не успеваю.
За спиной генерала вырастают два мордоворота в штатском.
И хозяин, бывший теперь, наверно, не отрывая от меня ненавидящего взгляда, приказывает:
— Обыскать, оформить изъятие. И к нам её.
И проходит мимо, словно я — пустое место, внимания больше не достойное. Дешевка. Тварь.
Мордовороты начинают слаженно подступать, я оценив верно силы, не сопротивляюсь.
Молчу, когда стаскивают и прощупывают по ниткам пуховик, когда ведут в комнату, и, на глазах у генерала и прилетевшей на шум грымзы начинают шмонать в поисках… Чего-то.
Генерал бесстрастно курит, грымза, с как всегда недовольным каменным лицом понаблюдав за происходящим, неожиданно каркает:
— Евгений Петрович, я не замечала за ней нечистоплотности. И склонности к воровству.
У меня в этот момент прям слезы на глазах появляются от благодарности.
Сука, хоть кто-то за меня заступается! И это дико неожиданно! Я всегда думала, что грымза — сушеная вобла, у которой вообще чувств никаких нет наблюдается! А она — вот! Вступилась! Блин, по гроб жизни благодарна буду, хотя бы за попытку!
— Если бы мне, Валя, потребовалось твое мнение, я бы обратился, — сухо зарубает на корню все попытки моей реабилитации генерал, — иди кофе принеси мне.
— Но Евгений Петрович…
— Кофе!
Я провожаю взглядом прямую спину, слышу, как жестко впечатываются каблуки туфель в плитку пола.
Она подчиняется, но свое мнение оставляет при себе.
Да тетя Валя, дорогая моя! Я тебя люблю же!
От полярных ощущений обиды и благодарности слезы начинают течь по щекам.
Я торопливо отворачиваюсь, шмыгаю носом.
Между тем мордовороты завершают шмон.
— Ничего. Пусто.
— Хорошо искали?
— Ну…
— Понятно. Ладно, везите. И там пусть ее по полной обыщут. На кресло посадят. Сами знаете все. — Отрывисто распоряжается генерал, а мне становится плохо. Еще хуже.
— Какое кресло? Вы охерели?
Я не считаю нужным сдерживаться и потому ору.
— У вас есть ордер, там, направление, сука… Распоряжение? Вот! Распоряжение! Почему меня арестовывают? Я ничего не сделала плохого!
— И телефон ее на проверку, — продолжает генерал, даже не реагируя на мои крики.
А потом просто разворачивается и выходит из комнаты. В том же направлении, куда еще раньше отправляется выполнять его распоряжение насчет кофе тетя Валя, которую я теперь никогда не назову грымзой.
А меня опять упаковывают в пуховик и выводят из дома, такого теплого, ставшего родным и знакомым за короткое время.
Ох и дура ты, Сашка…
Возомнила о себе.
Никогда тебе не быть своей в таких домах.
Всегда будешь кем-то вроде питомца, домашнего животного, бесправного и глупого.
Захотят — приволокут, как котенка, поселят. Захотят — трахнут. Захотят — в краже обвинят.
Урок тебе, дуре, на будущее.
На твоё нерадостное будущее.
31. Дела семейные
— Витя, ты сильно занят?
Звонок от тети Вали поступил в самый неподходящий момент. Виктор пытался одновременно общаться с начальством по телефону, с подчиненными по переписке и с Гором вживую.
Выходило откровенно херово.
Начальство, похоже, словив-таки старческий маразм, требовало стопроцентного выполнения плана и переживало, что у нас на периферии рука руку моет и все кумовья. Это был толстый намек, которого
Вик упорно не собирался понимать и вяло отбрехивался дежурным: «Понял, сделаем, согласен».
Подчиненные жестко тупили с доказательной базой на одного шустрого майора, развернувшего прямо под боком у Вика коммерческую деятельность и попутно крышевание сети ломбардов.
И та ересь, которую ему присылали на почту, только подтверждала факт, что нормальные сотрудники на вес золота. А вот дебилов как всегда хоть жопой жуй.
В голове же постоянным рефреном звучал испуганный и напряженный голос Снегурки, которую все его существо требовало спасать в первую очередь.
Да еще и Гор, неожиданно разговорившись, бубнил что-то односложное про брата и сестру Курагиных, которые вообще не просты, и не надо бы их так просто отпускать.
От обилия информации у Вика пухла голова, и звонок от экономки, которая с тринадцати его лет крайне редко позволяла себе фамильярничать, стал последней каплей.
И напряг до невозможности.
— Сильно. Что такое?
Вик, в последний раз рявкнув в служебный «Понял, сделаю», отрубил надоедливого генерала, закрыл почту и взглядом заткнул Гора.
— Хочу сообщить, что Евгений Петрович только что приказал арестовать Александру.
— Какую Александру?
Вик даже не врубился сначала, о чем это тетя Валя.
— Ту самую, Витя, которой ты уже два раза выходной давал среди рабочей недели, — ехидно и холодно ответила экономка.
И вот тут Вик ощутил, что значит выражение «Полный пиздец». Потому что он как раз и наступил.
Неожиданно, как и положено пиздецу.
Ошарашил, накрыл и временно отключил соображение.
— Какого хера? — не выдержав, заорал Вик в трубку, но тетя Валя проработала у них в семье более тридцати лет, видела всякое, а потому не испугалась.
— У отца своего спроси. Мне он не отчитывается.
— Ладно… Ладно… — Вик поймал удивленный взгляд Гора, мотнул головой на дорогу, показывая, что сто сорок вообще не скорость, и надо бы как-то пошустрей, — когда?
