– Знаешь, что хорошо? – не обращая внимания на мое недовольное хныканье, спросил он. – На улице серо и слякотно. И лужи. Просто лужищи. А знаешь, почему? Потому что уже весна. Мы её не ждали, а он взяла и явилась, красавица. Скоро станет тепло, мы поедем за подснежниками…
Я его уже не слушала, рывком садясь на постели. «За подснежниками» ездить я любила. Мы выбирались в самую глушь, набирали полные сапоги снега и воды, но добирались до сухих пригорков с цветами, которые фотографировали, упираясь коленями и ладонями в грязную землю. Домой приезжали мокрые и уставшие, но счастливые. Мама тут же наливала горячий чай и пичкала остатками меда, ругаясь на нас с отцом, словно не была там вместе с нами. Но дело было не в этом. Совсем недавно же был Новый год, и я была Снегурочкой, когда успел пролететь февраль?!
Видимо, об этом и говорил мне Вест, когда орал из-за пропущенных снов. Сны были необходимы для того, чтобы заново уложить по полочкам прожитое за день, чтобы организм подготовился к новому скачку в следующий день. Я же прыгала без остановки, лишь меняя миры, но не давая себе отдыха, и потому попросту потеряла эти месяцы в реальном мире. Нет, я что-то делала, ходила на уроки, в кино с подружками, учила английский и совсем немного – французский, но всё это было словно очень давно, все скрывалось за зыбким туманом и растворялось в нем, стоило лишь попытаться приблизить и уточнить.
Сказать, что это меня расстроило – это сильно преуменьшить. Я просто пришла в ужас и весь день не могла больше ни о чем думать. Даже то, что папа вечером принес свежие пирожные – маме за прекрасную улыбку, а мне – чтобы не хандрила, я и то восприняла как досадное вмешательство в мои мысли. Право слово, они же не юные влюбленные, чтобы устраивать тут такую романтику! Но пирожное съела, и то, что оно было вкусным, расстроило меня еще больше.
Едва я оказалась в постели и смежила веки, как оказалась в каком-то странном сне про кулинарное шоу. Последнее, что мне могло присниться, честное слово! И когда бисквит у меня не поднялся, я лишь пожала плечами. Серьезно? Это кошмар? То ли Вест ничего не понимал в кошмарах, то ли он таким странным способом рассчитывал поднять мне настроение. Я же всё еще не могла перестать думать о его словах. Они звучали так обыденно, когда и говорил он, и совсем иначе я слышала и в своей голове.
Я неожиданно поняла, что делаю, когда мой сон уже закончился, и я оказалась в нашем классе с фикусом. Да я же снова придумываю себе предмет для того, чтобы влюбиться в него! Ну уж нет, дудки! Хватит мне этого. Раз за разом обжигалась я на этом – стоит лишь решить, что мне оказывает знаки внимания симпатичный мальчик и начать в него влюбляться, как этот предмет словно подменяют. И остается одно расстройство. Вот и Андрей такой же.
Нет уж, лучше влюбляться на расстоянии, это совсем не больно и не требует времени и сил. Да и Вест вовсе не симпатичный, если уж на то пошло.
Так я себе строго внушила и вернулась к урокам. Теперь я окончательно поняла, что наступила весна – уроки не только в реальности, но и тут во снах, стали куда серьезнее, и задания требовали всё больше часов в библиотеке.
Кир Анемподистович, видимо, совсем замучил снотоков, потому как свеженькие, еще ни разу не овеществленные карты таскал нам целыми кипами. И мы трудились над ними даже на переменках, выклянчивая самые понравившиеся. Так мы вскоре обзавелись каждый удобным именно для него стулом или креслом, а Анна Васильевна даже экстравагантным лохматым торшером и корзинкой для вязания. О да, она умудрялась иногда вязать во время лекций, но смотрели на это преподаватели сквозь пальцы, потому как память у неё была феноменальная и практически все предметы давались ей лучше, чем другим. Разве что с кошмарами у неё не ладилось, но из-за меня все давно махнули рукой на этот предмет, решив, что в нашей группе за них буду отвечать я.
Пока я пребывала в своей задумчивости, граничащей с высшей степенью рассеянности, группа уже наконец-то выбрали старосту, ею стала Джейн. И вот эта деятельная девушка и начала распределять нас по нашим сильным сторонам, создавая из группы вполне боеспособную морф-единицу. Я и тут выбивалась своим не слишком активным присутствием, но даже это предпочти отнести в плюс – чем меньше кошмаров они видели, тем больше рисовало их воображение.
Я наконец-то сумела сосредоточиться на деятельности группы, и с удивлением узнала, что с текучестью, так характеризовал свой предмет Тритон, лучше всех справлялись Дмитрий и Мортимер. И Тритон также прогнозировал, что, неплохо владея текучестью воды как частным, они оба станут хорошими временщиками и смогут создавать те самые тягучие сны, в которых время течет не так, как в реальности. Не говоря уж о прыжках в сны другого времени. Всё это было пока только в теории – нам следовало доучиться до третьего курса и уже там размышлять, получится хоть из кого-то из нас временщик или нет.
Мортимер также отлично умел создавать иллюзии химер или демонов, а призраки у него получались почти эталонной плотности – лучше выходило только у Ани, которая наконец-то нашла к чему приложить свое подростковое бунтарство, и на радость Гиене штамповала привидений, которых не так уж просто было уничтожить. Но на этом сходство двух младших в нашей группе заканчивалось – Мортимеру удавалось практически всё, исключением было разве что овеществление карт, что отчаянно расстраивало добрейшего Кира Анемподистовича, да еще на уроках мистера Совершенства мальчик тоже не блистал – он терпеть не мог и не желал учиться нравиться людям.
Аня же ходила в любимчиках у Гиены Огненной, но вот все остальные за голову хватались. И не то, чтобы Аня была неспособной к наукам, вовсе нет. Ей просто слишком быстро становилось скучно, и она половину пропускала, а на услышанном пыталась получить результат. Когда у неё нечаянно загорелся пруд, Тритон задумчиво изрек: «Если пруд загорелся, значит, кому-то такое может присниться» и на этом они и остановились. Полагаю, большинство преподавателей считало также. Я понятия не имела, как Аня собирается сдавать сессию, но прекрасно было видно, что Гиена свою любимицу не выдаст, а значит, отчисление ей не грозит.
Я не слишком понимала, в чем блистает Вячеслав, а вот Виктор вплотную занялся звуками. Самое интересное, что при этом сам он стал куда тише, чем раньше. Бесшумно ступал, отмалчивался на лекциях и только тонко улыбался во время нашей болтовни в библиотеке или столовой.
Сама Джейн была хороша во всем одинаково, но «без огонька» или «без души», и только работа по скреплению нас в единый организм зажигала внутренним светом её красивые глаза. Ну да каждому свое.
Кошмары от Веста порядком затянулись. Он вроде бы обещал пару месяцев, но каждую ночь, закрывая глаза и засыпая, я попадала в новый. Иногда они были кошмарами, но не для меня. Вроде того первого кулинарного. Кстати, во снах я стала так часто готовить, что уже всерьез подумывала о том, чтобы попробовать какой-то из этих рецептов реальности. А почему бы нет? Всё, что может при этом случиться плохого, я уже и из снов знаю!
Иногда это и вовсе сложно было назвать кошмаром. Например, я плыла посреди бескрайнего моря. Краев не видно, вода теплая, ноги покусывают мелкие рыбешки. Ни акул, ни кракенов, ни какого-нибудь корабля пиратского. Я настолько удивилась этому сну – отдохнула я в нем замечательно, легла на спину и едва заметно двигала ногами, пялясь в синее-синее небо, что уже в университете разыскала Веста, чтобы уточнить, что он мне такое подсунул.
