Вот так, перебирая одного за другим, я дошла до Лиски. Свету я безжалостно вычеркнула заранее представляя, сколько всего может вывалить на меня эта тихоня. Не нужно быть старым умником, чтобы знать, что тихони – самые страшные люди.
И когда я наконец определилась с человеком, в комнате материализовался Жюль. Обычно именно я приходила второй, это в этот раз Картина Георгиевна отпустила нас пораньше, так что мне пришлось наблюдать за появлением соседа. Всё-таки в первый раз в пустом пространстве было совсем не то. Интересно было то, что материализовался он прямо на диване, причем на «своей» половине. Уважает личное пространство – это хорошо.
Против воли я вспомнила рассказы Ники, и попыталась разозлиться на Жюля, благо он снова притащил что-то огромное, свернутое рулоном. Но тут он окончательно уплотнился и увидел меня. Губы его озарила такая улыбка, что я немедленно растаяла. А что поделать, тут, во снах, народ особо не баловал меня улыбками, всё больше кривые усмешки, да и в реальности вот так радостно улыбаться мне могли разве что дома. А это, как не крути, немного не то.
– Ты не против, если я гобелен с единорогом повешу, пока у меня работа над это темой не закончится? – заискивающе спросил он и с жаром добавил. – Потом я сам его сниму. И сожгу!
– Меня на сожжение только пригласить не забудь, – настроение у меня исправилось. Наверное, я не очень хороший человек, раз чужие проблемы позволяют мне немного меньше беспокоиться о моих собственных.
Хотя достаточно было представить милого Жюля с таким неподходящим ему зверским выражением лица, скачущим в воинственном дикарском танце вокруг горящего гобелена, чтобы губы сами растягивались в улыбку.
– Обязательно, – пообещал тот, закрепляя огромное полотно на возникшей перед ним стене. Довольно симпатичное изображение, между прочим. Такой средневековый единорог чуть повыше крупной собаки, преклоняющий колени перед девушкой в длинном платье со шлейфом.
Я решила поделиться своими горестями, чтобы и ему настроение поднять. А то нехорошо это так – всё время в одни ворота.
– Ого, – он почесал затылок. – Смотрю, мне еще повезло с моим единорогом. И что ты думаешь делать?
– У меня подруга – заядлый игрок, – пояснила я. – Если я пообещаю с ней сыграть в что-то новое, а потом отвлекусь на другое, она будет об этом думать, и во сне мне всё-таки придется сыграть. Только и всего. И сон будет без особых сюрпризов, и зацепить мне её точно удастся.
– О, – Жюль выглядел впечатленным. – Ты хорошо всё распланировала. А я вот подумал, то, как мы сейчас друг друга видим – это ты мне снишься, или я тебе?
Вот понятия не имею, зачем он это сказал. Теперь от этой прилипчивой мысли просто так и не избавиться!
– Думаю, не то и не другое, – нужно поскорее избавиться от этой мысли. – Это что-то совершенно третье.
Да, знаю, что звучит не очень, но что поделать, если всё вокруг нас «совершенно третье»? Зато, благодаря тому, что план я уже продумала, можно было наконец заняться уроками. Наверное, я слишком расслабилась, пытаясь заставить себя сделаться прозрачной перед зеркалом, потому что Жюль застал меня врасплох.
– Она красивая, – он поднял голову от своих записей и теперь разглядывал гобелен, словно только сейчас обнаружил, что кроме ненаглядного единорога, на нем есть кто-то еще. Хотя, может, так оно и было. Я бы не удивилась. – Как ты.
Он и правда застал меня врасплох. Наверное, так можно оправдать то, что я сделала.
– Дурак! – сказала я и проснулась. И чуть не заплакала от досады. Хотя, кого я обманываю? Заплакала, конечно.
До звонка будильника было еще почти полчаса, но мое жалкое хныканье разбудило маму. Она появилась на пороге моей комнаты, сонная и растрепанная, своим видом вызывая еще большую досаду.
– Что случилось, солнышко? – пробормотала она, силясь открыть глаза. Я не горжусь этим, но от её слов я зарыдала еще громче. Нет, ну серьезно – мне уже шестнадцать исполнилось, а я всё ещё солнышко, котик и рыбка!
– Сон плохой приснился, – сквозь рыдания смогла проговорить я. Еще не хватало, чтобы она запаниковала и оставила меня дома.
Теперь в комнату заглянул папа. До меня донесся запах одеколона и кофе – папа вставал всегда на час раньше, ему на работу было к семи, поэтому почти никогда не видела его небритым и без галстука.
– Что за шум? – осведомился он.
– Вот, плохой сон приснился, – пояснила мама таким тоном, словно это ей привиделся кошмар.
– Пойдем завтракать, – всё-таки папа – человек с другой планеты. Никогда не угадаешь, что он предложит. – Только умойся сначала.
Полчаса сна было жалко, но возвращаться в кровать не хотелось, так что я поползла умываться, чистить зубы, и по пути на кухню на ходу расчесывать волосы. Когда я доплетала косу, в коридоре снова показался папа.
– Кофе стынет, – торжественно заявил он. – Где ты ходишь, снова уснула, чтобы разобраться с кошмаром?
– Саша, ну какой кофе, – заволновалась мама, услышав нас из спальни. Вообще-то папин черный как ночь кофе я сама боялась пить, но мамина реакция меня подстегнула.
Папа пододвинул ко мне тарелку с бутербродами и крошечную чашечку. На поверхности напитка кружилась золотистая пенка, а сам напиток был таким темным, что его страшно было подносить ко рту.
Я отпила и поспешно откусила от бутерброда.
– Ну как? – он смотрел не мигая. Похоже, и впрямь переживает за ответ. Не говорить же, что я так быстро заела бутербродом, что во рту только вкус сыра и хлеба?
– Вкусно, – ответила я и храбро отхлебнула еще глоточек. Было горячо и горько. И почему-то и впрямь вкусно.
– И что тебе такое приснилось, дочь? – спросил папа, наливая кофе теперь себе. Не знаю почему, но я ответила. А ведь маме не рассказала бы даже под пытками, которые она назвала бы заботой и сопереживанием.
– Мне мальчик сказал, что я красивая.
Произнесла и уткнулась в чашку, чувствуя, как краска заливает уши и щеки.
Папа негромко кашлянул и отпил глоток.
– А мальчик сам страшный как смертный грех? – уточнил он.
Выражение я это никогда до конца не понимала, но оно меня смешило. Вот и сейчас хихикнула, и помотала головой.
– Наоборот, – пришлось признаться мне.
Папа нахмурил брови, якобы серьезно задумавшись.
– Не понимаю, – признался он. – А ты ему на это что ответила?
Я вздохнула, заново переживая свой провал.
– Сказала, что он дурак, и проснулась, – призналась я наконец.
Папа потрепал меня по плечу с непередаваемым выражением лица. Словно он хочет засмеяться и удивиться одновременно, но сдерживает оба желания.
– Дочь, красивой девочке вроде тебя на это достаточно ответить «спасибо», – серьезно произнес он. – Но раз этот наглец застал тебя врасплох, можешь ему отомстить. Если снова приснится, скажи ему, что он сам красивый. Пусть помучается.
