Итальянский вопрос
11 марта 1915 года, в четверг, французский президент Пуанкаре записал интересные сведения, которые дошли до него по дипломатическим каналам: «(Лондон, № 417): «Совершенно секретно. Вчера итальянский посол сказал сэру Эдуарду Грею, что в случае, если его правительство решится выйти из своего нейтралитета, оно будет в состоянии действовать не ранее 15 апреля ввиду недостаточной подготовки. Оно согласится примкнуть к союзникам на известных условиях, перечисленных в меморандуме, который он (посол) вручил министру иностранных дел с просьбой хранить его в тайне». На это Грей сказал, что следует оповестить об этом Францию и Россию, как союзников. Но итальянский посол маркиз Гульельмо Империали заклинал оставить эти сведения втайне. Поэтому Грей просто прочитал телеграмму вслух русскому и французскому послам. Далее следовало самое главное: «Граница, требуемая Италией на севере, включает в себя часть Тироля; начиная от горы Ортлер, она поднимается до горного прохода Бреннер, достигает нынешней границы, проходя восточнее Брунека, затем покидает эту границу и тянется до одного пункта западнее Клагенфурта, наконец спускается прямым путем на запад от Фиуме. Таким образом она оставляет за Италией Трентино и Истрию с островами Чезо, Люссин, Паго и Премуда. Побережье Кроации, включая Фиуме, должно быть нейтрализовано. Далмация отдается Италии. <…> Сэр Эдуард Грей не скрыл от маркиза Империали, что находит притязания его правительства несколько чрезмерными».
Выход Италии из Тройственного союза. Карикатура 1915 г.
26 апреля 1915 года в Лондоне был подписан секретный договор между странами Антанты (Англией, Россией и Францией) и Италией, решившей выйти из Тройственного союза (в него входили Германия, Австрия, Италия). Речь шла о присоединении Италии к Антанте и вступлении в войну против Австрии.
Действительно, Великая война (именно так ее в то время называли) породила один политический прецедент – положение Италии по отношению к ее недавним союзникам и союзникам, быстро приобретенным из соображений самосохранения, а потом и чистой выгоды. Проще говоря, Италия оказалась на положении тайного перебежчика, которому престарелый австрийский император Франц-Иосиф, уже стоявший одной ногой в могиле, послал свою горькую фразу, ставшую крылатой: «Предательство, какого не знала история!»
С древних времен государства оказывались в похожей ситуации выбора – предать или не предать. Еще в XIV веке до н. э. финикийскому государству Библ пришлось выбирать – сохранить преданность Египту или, предвидя его падение, перекинуться на сторону хеттов. Современный исследователь древней культуры А.В. Волков пишет: «Так ли сильна сейчас страна фараонов и можно ли ждать помощи от нее? Или лучше переметнуться на сторону хеттского царя и выпросить у него награду за вероломство? Во все века в подобных случаях редко помнили о верности и долге, а больше страшились немилости у победителя. В гневе он мог разрушить город до основания, а его жителей частью казнить, частью обратить в рабство. Вот и правитель Библа просчитывал, просчитывал и – просчитался. Он решился – и вовсе не из страха перед новыми проклятиями египетских жрецов – сохранить верность фараону. Это обернулось трагедией для Библа и союзных с ним городов» (А.В. Волков «Загадки городов»).
В начале ХХ века Италии в таком же положении едва ли угрожали разрушения, порабощение и рабство. В сущности, было найдено единственно возможное и дипломатически достойное решение – объявить о своем нейтралитете. Никто бы не осудил подобный выбор, а Италия в итоге осталась бы в стороне от схватки. Однако сильнее оказались властные амбиции и жадное желание отвоевать чужие территории. Нет, не отвоевать – выпросить у победителя в обмен на лояльность. Однако легко и просто не получилось. Пришлось и воевать, причем воевать страшно – с нечеловеческими трудностями и большими потерями. Воевать на территории, казалось бы, вовсе не предназначенной для военных действий, – в горах, ущельях и пещерах. Стоило того? Правительство, конечно, считало, что стоило, и его сторонники тоже: это ведь не им пришлось узнать кромешный ад горной зимы – льда и снега, лавин, обвалов, обморожений.
Австрия, еще недавно пышно цветущая на положении многонациональной империи и продолжавшая в 1900-х годах присоединять чужие земли, оказалась в XX веке в плачевном положении, причем положение это преследовало ее от начала до конца – и в Первую мировую, и во Вторую. Вынужденная при Тройственном союзе быть партнером Германии, а на деле – ее вассалом, она теряла больше остальных стран. Это была и ее роковая ошибка, и какая-то жизненная нелепость, превратившая этот живописный и достаточно спокойный край Центральной Европы, тяготевший к семейно-бытовому, фермерскому укладу, в просителя, битого всеми – и победителями, и побежденными. Эти стороны – победители и побежденные в мировой истории – менялись местами, но не менялось положение Австрии на протяжении ХХ века. И началось это именно с Сен-Жермена, когда итальянцы пришли на Парижскую конференцию требовать и торговать то, что четыре года назад было обещано им за предательство.
Поначалу Италия резонно объявила свой нейтралитет по отношению к войне. Резонным это было потому, что в договоре Тройственного союза (Германии, Австрии и Италии) говорилось о присоединении к военным действиям только в случае нападения на одну из стран союза. Но в данном случае войну объявила Германская империя, а значит, итальянцы могли отказаться от участия в ней. То есть, говоря дипломатическим языком, имел место casus foederis. 3 августа 1914 года был объявлен нейтралитет. Это было дипломатично и со всех точек зрения прилично, тем более что инициаторами такого решения выступали авторитетные лица – премьер-министр Джованни Джолитти и римский папа Бенедикт XV. За нейтралитет выступал и молодой тирольский политик Альчиде Де Гаспери – будущий (после Второй мировой войны) премьер Италии.
Но втайне ото всех правительство Италии вело секретные переговоры с Антантой о возможном вступлении Италии в войну при условии компенсации в форме передачи австрийских территорий. Сторонники Джолитти проиграли при парламентском голосовании, причем перевес голосов был столь велик, что потрясенный Джолитти просто покинул Рим в состоянии депрессии.
Согласие Италии на вступление в войну было получено после обещания отдать ей несколько исторических территорий Австрии – Южный Тироль, Трентино, Триест. И в конце войны Италия неизбежно должна была предъявить счет. В то же время далеко не все европейские политики хотели брать на себя такую ответственность за судьбы целых народов. Италия тоже изменилась: она была уже не та, что в начале века. Теперь там господствовали реваншистские, милитаристские настроения. В Сен-Жермене дипломаты и политики оттягивали момент удовлетворения итальянских аппетитов, но когда-то решение следовало принять.
Представителям стран-союзниц теперь, когда война была позади, очень не нравились требования Италии, да и сама Италия, в которой нарастали милитаристские настроения, не нравилась. Участник переговоров британский дипломат Никольсон в эмоциональном ключе рассуждал в своих мемуарах: «Мне хотелось бы верить, что Италия добилась бы большего, бросившись в девственном порыве, обливаясь слезами, на шею президента Вильсона и отдавшись с восторженным жестом на милость добра, красоты и справедливости. <…> В известной степени Италия была среди нас обломком прошлого; но то был оскорбленный обломок, с которым дурно обходились» (Гарольд Никольсон «Как делался мир в 1919 г.»).
