Рост: 65 дюймов
Вес: 125 фунтов
Город: Бун
Штат: Нью-Гэмпшир
Обстоятельства исчезновения: Элис Меткалф работала научным сотрудником в Слоновьем заповеднике Новой Англии. Вечером 16 июля 2004 года, примерно в 22:00, она была обнаружена в бессознательном состоянии приблизительно в миле к югу от трупа одной из сотрудниц заповедника, которую затоптал слон. Элис отвезли в больницу «Мерси юнайтед» в Бун-Хейтс, штат Нью-Гэмпшир, где она пришла в себя около 23:00. Последней ее видела медицинская сестра, которая проверяла состояние пациентки в 23:15.
Ничего не изменилось. Кому и знать, как не мне, ведь этот профиль веду только я.
Далее идет описание внешности: цвет волос (рыжий); цвет глаз (зеленый); наличие особых примет, которые можно использовать при опознании, – имеются в виду шрамы и другие дефекты, татуировки, протезы, импланты (ничего такого у мамы нет). Графу, в которой следует указать, во что она была одета в момент исчезновения, я оставила пустой, потому как этого просто не знаю. Равно как и следующую, о вероятных способах перемещения – куда и каким транспортом пропавшая могла направиться; сведениями о состоянии зубов и образцами ДНК я также не располагаю. А вот фотография здесь имеется. Я отсканировала и увеличила единственный снимок, который бабушка не спрятала на чердак: мама со мной на руках на фоне слонихи Мауры.
Так, теперь контактные данные полицейских, которые составляли тогда протокол. Один из них, Донни Бойлен, вышел на пенсию и сменил место жительства. В настоящее время живет во Флориде, страдает болезнью Альцгеймера (удивительно, чего только не узнаешь из Интернета). Другой, Верджил Стэнхоуп, был повышен в звании до детектива-следователя, в последний раз упоминался в полицейских новостях 13 октября 2004 года. Благодаря «Гуглу» я выяснила, что этот человек больше не является сотрудником Полицейского управления Буна. И все, более никакой информации. Такое ощущение, что Стэнхоуп вообще исчез с лица земли.
Думаете, это странно? На самом деле подобное случается гораздо чаще, чем вам кажется.
Целые семьи пропадают посреди бела дня неизвестно куда: дом остается пустым, но в нем работает телевизор, на плите кипит чайник, по полу разбросаны игрушки; семейный автофургон обнаруживают брошенным на парковке или затопленным в каком-нибудь пруду, однако никаких тел не находят. Студентки колледжей бесследно исчезают, написав номер телефона на салфетке незнакомцу в баре. Старики уходят в лес погулять, и больше о них никто не слышит. Вечером мама целует малютку на ночь и укладывает спать, но кроватка оказывается пустой еще до наступления утра. Случается, что матери семейств, составив список покупок, садятся в машину, отправляются в ближайший супермаркет и больше не возвращаются…
– Дженна! – прерывает мои размышления голос бабушки. – У меня здесь, вообще-то, не ресторан!
Я опускаю крышку ноутбука и выхожу из спальни. Притормозив на полпути, выдвигаю бельевой ящик и выуживаю из его глубин тонкий голубой шарф. Он совсем не подходит к джинсовым шортам и майке на бретельках, но я все равно обматываю воздушную ткань вокруг шеи, торопливо спускаюсь по лестнице и залезаю на один из высоких табуретов у кухонного островка.
– Думаешь, мне больше нечем заняться, кроме как ждать, когда ты наконец-то соизволишь позавтракать? – ворчит бабушка, стоя ко мне спиной и переворачивая блин на сковородке.
Моя бабуля вовсе не седая добродушная старушка, каких показывают по телевизору. Она работает контролером в местной службе по надзору за оплатой парковки, и я могу пересчитать по пальцам одной руки случаи, когда видела ее улыбающейся.
Я очень хотела бы поговорить с ней о своей матери. Ведь она должна много чего помнить, в отличие от меня, потому что прожила бок о бок с ней целых восемнадцать лет, тогда как мне было отведено жалких три года. Я хотела бы иметь бабушку, которая показывала бы маленькой внучке фотографии пропавшей мамочки или пекла торт на ее день рождения, а не советовала запрятать свои чувства куда подальше и держать их под замком.
Не поймите меня неправильно, я люблю бабушку. Она приходит на школьные концерты послушать, как я пою в хоре, и готовит для меня вегетарианские блюда, хотя сама предпочитает мясо; она позволяет мне смотреть фильмы с пометкой «Детям до 18 только в присутствии взрослых», потому что, по ее собственным словам, в них нет ничего такого, чего я не увижу в школе на переменах. Я люблю бабушку. Просто она не моя мама.
Сегодня я вру ей, что отправляюсь сидеть с сыном одного из своих любимых учителей, мистера Аллена, который в седьмом классе преподавал у нас математику. Мальчика зовут Картер, но я называю его Контроль Рождаемости, потому что он лучший аргумент против того, чтобы обзаводиться потомством. Это самый неприятный ребенок из всех детей, с какими я только общалась в жизни. У него огромная голова, и, когда он смотрит на меня, я почти уверена, что этот малыш способен прочесть мои мысли.
Бабушка оборачивается – блин балансирует на лопатке – и замирает, увидев у меня на шее шарф. Он действительно не подходит к остальной одежде, но бабуля вовсе не поэтому поджимает губы. Выражая молчаливое осуждение, она качает головой и плюхает горячий блин на мою тарелку, хлопнув по нему лопаткой.
– Просто мне захотелось добавить к костюму какую-нибудь деталь поярче, – лгу я.
Бабушка никогда не говорит со мной о маме. Если я из-за ее исчезновения чувствую внутри пустоту, то бабушка, напротив, полнится кипучим гневом. Она не может простить дочери, что та бросила нас, если случилось именно это, и не способна принять альтернативный вариант: беглянка не возвращается, так как ее больше нет в живых.
– Картер, – произносит бабушка, плавно меняя тему разговора. – Это тот мальчик, что похож на баклажан?
– Не весь. Только его лоб, – уточняю я. – Последний раз, когда я с ним сидела, он орал три часа подряд.
– Возьми беруши, – советует она. – Ты вернешься к ужину?
– Пока точно не знаю.
Бабушка ставит сковородку в раковину и берет сумочку:
– Не забудь выпустить Герти, прежде чем уйдешь. Ладно, мне пора.
– До встречи! – Я говорю ей это каждый раз, когда она уходит. Говорю потому, что нам обеим важно это услышать.
Направляясь к двери, бабушка старательно избегает смотреть на меня и на мамин шарф.
Я начала активно разыскивать маму в одиннадцать лет. До этого я сильно по ней скучала, но не знала, что тут можно сделать. Бабушка не хотела идти в полицию, а отец, насколько мне известно, никогда не заявлял об исчезновении жены, потому что практически сразу оказался в психиатрической больнице. Несколько раз я пыталась расспрашивать его о том происшествии, но обычно это лишь приводило к новым приступам, и в конце концов я перестала затрагивать опасную тему.
А потом однажды в приемной у дантиста я прочитала в глянцевом журнале статью о шестнадцатилетнем подростке, который добился, чтобы расследование нераскрытого убийства его матери было возобновлено, и в результате преступник понес заслуженное наказание. Я стала размышлять о том, что могу восполнить недостаток в деньгах и прочих ресурсах отчаянной решимостью, и в тот же вечер начала составлять план. Особо рассчитывать на удачный исход не приходилось, это верно: до сих пор никто не преуспел в поисках моей матери. Но, с другой стороны, никто ведь прежде и не занимался этим делом с таким усердием, с каким вознамерилась взяться за него я.
