Соня зашла внутрь и села на первое попавшееся место. Ажиотажа не наблюдалось, зал был заполнен едва ли на треть, и она снова подумала, что не стоило сюда приходить. Стало даже немного стыдно за то, что советский кинематограф не вызывает интереса у местных зрителей. Тем временем к ней подсела Любаша и принялась тараторить:
– Ты слышала, Женька приезжает!
– Кто? – Соня не сразу поняла, о чем речь.
– Ну, Женька, Кисин.
– Кто? – Соня явно тупила. – Великий музыкант, пианист, мировая знаменитость?
– Ну, для кого знаменитость, а для кого – близкий друг, – загадочно улыбнулась Любаша.
Ну вот, началось. Если бы напротив сидел любой другой человек, Соня бы не поверила ни одному слову, но Любаша врала так самозабвенно и увлеченно, при этом так наивно верила в собственные фантазии, что Соня невольно начинала верить вместе с ней.
– Ты знаешь, в прошлый раз он приезжал, и я была на концерте, сидела в первом ряду… У меня же связи, ты знаешь. Мне знакомые сделали хорошее место. Я тебе рассказывала про своих знакомых?
Соня попыталась напрячь память. Во время их редких встреч Любаша каждый раз говорила о каких-то полумифических, полулегендарных влиятельных знакомых. Конечно, за полгода Соня о них начисто забывала, поэтому Любаша могла совершенно безнаказанно плести свою ахинею, которая в ее исполнении звучала забавно и даже захватывающе.
– Так вот, он меня увидел в первом ряду и прямо потерял дар речи. Потом говорит: можно с вами познакомиться?
– Как же он говорит, если потерял дар речи?
– Ну это я фигурально выражаюсь. В общем, он совершенно от меня без ума.
В принципе, в это можно поверить. Любаша – дама яркая, харизматичная и энергичная. Мысль о том, что она может стать предметом мужских грёз, не лишена смысла.
– Потом звонил, конечно, умолял, – продолжала свою замысловатую историю Любаша. – Но я его близко не подпускала. Говорю: извини, ты не в моем вкусе.
– Так прямо и сказала?
– Конечно. Ты меня знаешь, я человек честный и прямой.
«Ага, особенно честный. Ну а с другой стороны, ну почему бы и нет? Ну а вдруг она действительно каким-то фантастическим образом познакомилась со знаменитым пианистом? Это, конечно, маловероятно, но ведь возможно? Ведь бывают такие случаи, когда простая, обычная девушка – и вдруг…»
Вдруг Соня, разглядывавшая вновь прибывающих в слабо заполняемый зал зрителей, увидела силуэт, от которого в груди все сжалось и замерло, а по спине прошелся холодок. Столько лет прошло, но она была уверена, что не ошиблась. Тщательно смазанные гелем волосы, прикрывающие лысину; тонкие очки без оправы на мясистом носу; дорогой шелковый платок с вышитым красной нитью цветком; порочный взгляд… Ничто не могло изменить человека, которого она когда-то любила! Ей не нужно было иных доказательств, чтобы понять, почувствовать, ощутить того, кто прошел мимо, не оглядываясь, и уселся на одном из задних рядов. Вслед за ним засеменила женщина и примостилась рядом. Соня проводила их долгим взглядом и на несколько мгновений задержала дыхание в оцепенении.
– А вот и он! – взвизгнула Любаша, вскочила со своего места и, тут же забыв и про Соню, и про свой захватывающий рассказ, бросилась к виновнику торжества, по дороге отряхивая юбку и кокетливо поправляя нелепый бант на голове.
И Соня узнала его.
Лилечка
Любовь свалилась на бедную Лилечкину голову внезапно, как всегда бывает, когда что-то падает на голову. Она неожиданно обнаружила себя рядом с Владом и поняла, что это – навсегда. Это был мужчина ее мечты, идеальный и совершенный, тот, о котором она грезила. У него были волосатые руки, крупный нос, кривые ноги и задумчивый взгляд с легкой косинкой, которая приводила Лилечку в восторг. Еще он славился остроумием, умением хорошо и с удовольствием выпить, долго жать руки потными ладонями, громко смеяться и покорять своим обаянием. Лилечка влюбилась в него сразу же. Происходил он из хорошей семьи, тесно спаянной родственной привязанностью, все члены которой отличались крепкими нервами и необычайной разговорчивостью. Человеком был серьезным. Рассуждал по-мужски, очень здраво – по крайней мере, по мнению Лилечки. Думал о будущей совместной жизни, обещал детей и ждал внуков. Занимался самыми разными вещами – работал то разносчиком в магазине, то официантом, то импресарио знаменитой певицы, то пел сам, то открывал бизнес. На первом же свидании он объяснил Лилечке, что его работы – всего лишь прикрытие, а на самом деле он космонавт, готовился к полету на Луну, но два года назад приехал к родителям в Израиль, потерял деньги и с тех пор копит на билет. Лилечка растрогалась, тут же предложила посильную помощь – как не предложить, в таком-то деле! Он долго отказывался, но в конце концов согласился.
Скоро она поняла, что любит его сильно, замуж хочет крепко и жить без него не сможет ни в коем случае.
– Доченька! – ужаснулась Наталья и сделала лицо, как в бразильских сериалах. – Ты уверена, что хочешь замуж?
– Абсолютно! – счастливо кивнула Лилечка.
– Может быть, ты торопишься? Ты такая молодая, может, подождешь еще? – робко спросила она.
– О чем ты говоришь? – возмутилась Лилечка. – Я люблю его.
– Но у него нет ни работы, ни квартиры. Как вы будете жить?
– Какая же ты примитивная, мама! – «Ну глупый человек, что с нее взять…» – Когда такая любовь, как у нас, разве можно смешивать ее с грязью и бытом?
Наталья, как обычно, заняла позицию ничегонеделания и ничегонезамечания. Даже безумная любовь к дочери не могла пересилить ее страхи.
Скоро сыграли свадьбу, отплясали от души, познакомились с родней, и молодые переселились в квартиру, снятую родителями невесты. Лилечка была счастлива безгранично – лихо зажигала с пылким мужем, варила ему макароны, таскалась по дискотекам и даже мыла посуду. Ее возбуждение объяснялось просто: Лилечка была беременна.
Наталья
С уходом Лилечки в доме образовалась пустота – такая же, как и много лет назад, еще до ее рождения. Тогда казалось, что появление ребенка наполнит жизнь смыслом и сгладит отчуждение, возникшее между супругами. Но оно лишь увеличивалось, разрасталось, приобретало новые формы, становилось более скрытым, завуалированным, уходило вглубь. Выработалась привычка, которая, как шляпка, прикрывала их совместное одиночество; появилось спокойствие, липкое и расслабляющее, в тени которого можно было забыть о душевных неприятностях; к тому же началось старение, бегство от которого заставляло идти на все новые ухищрения, отвлекающие от лишних раздумий.
Один раз решив, что ничего не хочет знать, Наталья никогда не задавала лишних вопросов, не подвергала сомнению свое безусловное семейное счастье, ни на йоту не отходила от своих правил и выработанной линии придуманной жизни, которой, в сущности, не было. Но Лилечкин уход сделал эту иллюзию невозможной. Она перестала существовать. Вдруг оказалось, что в ее мире нет ни одного факта, ничего однозначного, решенного и абсолютно понятного. Ничего, что давало бы ей ощущение стабильности, что удерживало бы от падения в бездну душевной болезни. Оказалось, что ее существование шатко, хрупко, невесомо и никак не предсказуемо. Но самое главное – Наталья неожиданно поняла, что она заменима. Если собственная дочь с такой легкостью оставила ее, то что уж говорить о муже?
