Зяма исчез, оставив Соню с кучей долгов, разбитым сердцем и обозленной душой. И еще – абортом, по счастью, на раннем сроке.
Она стояла под душем, рыдала и смывала струей подленьких жирных тараканов, которые заползали на ее ноги, щупали гадкими лапками, норовили облепить полностью. Она топила их безжалостно, спуская в канализацию, и ненавидела свою неудачу, свою глупость и наивность. Она кляла свою ошибку и клялась больше не подпускать к себе мужчин ближе чем на километр.
С тех пор Соня училась жить самостоятельно. Свое одиночество она воспринимала как свободу и независимость, и постепенно ей это начало нравиться. Она принадлежала только себе, отчитывалась только перед собой, и в этом была роскошь, которую не могли себе позволить замужние женщины.
Она решила работать самой и на себя. По прошествии многих лет она была вполне довольна результатом своего труда и радовалась налаженной, как хороший механизм, жизни.
Из тесной каморки она переехала в более просторную и красивую квартиру в симпатичном тихом районе. Со временем она ее выкупила, обставила по своему вкусу, наполнила своим запахом. Теперь у нее была огромная дизайнерская кухня с ультрасовременными сенсорными приборами. Выдержанная в стильных серо-красных тонах, она создавала трендовую и актуальную обстановку. Еще у нее был прекрасный современный салон с электрическим камином, который обогревал ее зимой, а летом создавал иллюзию, что она находится не в жаркой ближневосточной стране, а где-нибудь в горном европейском шале. Тут же стояло и фортепьяно, на котором Соня, измученная материнскими экзерсисами, никогда не играла, но оно добавляло некий шарм этой эклектичной обстановке и намекало на утонченный вкус хозяйки. По углам она расставила гипсовые бюсты древних философов – Сенеки, Платона, Аристотеля, которые, по ее замыслу, должны были свидетельствовать о разносторонней образованности владелицы квартиры. Философы, разместившиеся в новом салоне, удовлетворенно хмыкнули и принялись наблюдать за разворачивающимися на их глазах событиями из личной жизни хозяйки.
При входе Соня повесила картину модного художника, которая изображала обнаженную чернокожую женщину, расположившуюся на кровати в призывной позе, раскрыв красную промежность. Это шокирующее произведение информировало о широте взглядов его владелицы и полном отсутствии ханжества. Со временем Соня планировала превратить эту гостиную в музыкальный или художественный салон, наподобие тех, которые были популярны среди аристократии в девятнадцатом веке. В этом салоне собиралась бы изысканная публика, проходили лекции, встречи со знаменитостями, подавались бы легкие закуски и шампанское.
Женщин Соня не любила, они казались ей скучными. Зато мужчин в ее жизни было много. Они слетались на ее яркую внешность, на ее презрительное отношение к семье и браку, на ее свободомыслие, независимость и любовь к жизни. Она умела окружать себя красивыми вещами и с удовольствием, без жеманства пробовала новые блюда в ресторанах. С той же страстью, с какой тратила деньги, она меняла любовников, ничуть не заботясь ни о мещанской морали, ни о задетых чувствах, ни о потерянном времени. Все, что она делала, было пронизано жаждой жизни и ощущений, ненасытным желанием получать все больше и больше наслаждений, испробовать все, чтобы не осталось белых пятен, запретных тем и недоступных удовольствий. Она много путешествовала, с азартом и жадностью впитывая в себя новые впечатления.
И все же часто, закрывшись одна в своей ультрамодной квартире, запасшись тонкими женскими сигаретами и бутылкой розового вина, она плакала о своей несложившейся женской судьбе. О неприготовленных обедах, незаштопанных носках, невыездах за город на выходные, неотмеченных семейных праздниках, недосмотренных по вечерам фильмах… А потом – снова садилась за компьютер и начинала писать очередной пост про открытие финансовых потоков, про отправку правильных запросов во Вселенную, денежные установки, сценарное программирование, проработку токсичного окружения, экологичное управление финансами и прочую хрень, которая пользовалась неизменным успехом. И пока другие выкладывали в Сеть свои праздничные столы с пошлыми холодцами, она зарабатывала лайки и деньги.
Дети не вызывали в ней восторга и умиления, а желание родить если и возникало, то очень быстро угасало перед нависающей угрозой лишиться всего, к чему она так привыкла и что так ценила: прекрасной фигуры, ничуть не испорченной первыми признаками угасания, свободного времени, которое можно было тратить по своему усмотрению, хорошей работы, дающей финансовую независимость и чувство уверенности в завтрашнем дне. Променять все это на грязные подгузники и мокрые носы? Нет уж, спасибо. В итоге можно сказать, что к сорока трем годам Соня была вполне состоявшейся женщиной без материальных проблем, интеллектуально развитой и несколько даже пресытившейся жизнью, которая, впрочем, находила все более сложные, дорогие и изощренные способы удивиться и порадоваться.
И в тот самый момент, когда она привыкла к своему одиночеству, когда решила, что семейная жизнь – это не для нее и на свете есть масса других интереснейших вещей, когда успокоилась и боль ее затянулась серой пленкой, возвратилась к ней эта любовь.
* * *
Соня кино не любила, особенно старое. Иногда попадался модный сериал, который она смотрела исключительно для того, чтобы поддержать разговор и быть в курсе современных трендов в киноиндустрии. Но она любила быть среди людей, любила общество, любила восхищенные, жадные взгляды, направленные на нее. Кроме того, она недавно купила себе сногсшибательное платье, а к нему брошь с аметистами и рубинами. Очень хотелось выгулять свои обновки, и поэтому она согласилась, поддавшись на уговоры своей давней подруги Любаши.
У входа в Синематеку собралась небольшая группа из представителей местной светской тусовки, пара-тройка известных лиц из телевизора и с десяток халявщиков, которые ходили везде, где давали бесплатные билеты, предлагали бутерброд с кофе и разрешали фотографироваться со знаменитостями. Среди этой кучки молодящихся дам Соня заметила Любашу. Ее нельзя было не заметить, Любаша – женщина яркая: высокая, статная, с заметной проседью в густых кудрявых волосах, с крупными украшениями на шее, со звенящими браслетами на запястьях и в каком-то невероятном очередном балахоне, который Соня еще не видела. Она была похожа на огромную толстую курицу, и сходство это дополнял нелепый бант ярко-розового цвета на голове. При этом, по собственному утверждению, Любаша была вхожа в артистические круги и даже близко знакома с некоторыми известными персонажами.
– Прекрасно выглядишь, – сказала Соня, целуя Любашу в щечку.
– И ты, – ответила та, окидывая ее пытливым, оценивающим взглядом.
Любаша всегда находилась в поиске новых приключений. Событий у нее в жизни было столько, что хватило бы на театральную постановку. Но она, как женщина скромная, довольствовалась лишь устройством личной жизни всех окружающих, впрочем, без большого успеха. С Соней они были знакомы давно – еще с тех времен, когда вместе ходили на курсы иврита, и до сих пор периодически поддерживали связь.
– Проходи в зал, – пригласила Любаша. – Я сейчас.
