Джесс Уолтер: Всегда есть чего бояться. А вдруг Младшего будет играть ирландский парнишка? Ты не знаешь?
Шерман Алекси: У меня в контракте есть пункт, что коренных американцев в фильме должны играть только коренные американцы. И только я буду определять, коренной американец актер или нет, потому что на пробы приходят такие коренные – в жирных кавычках – американцы! Кто только не объявляет себя индейцем ради роли. Так что как автор и исполнительный продюсер фильма «Абсолютно правдивый дневник индейца на полдня» только я имею право решать, кого брать на роль.
Джесс Уолтер: И сценарий ты пишешь сам, да?
Шерман Алекси: Сценарий пишу я. И продюсер тоже я. И, возможно, режиссер.
Джесс Уолтер: Значит, насчет этого мы можем быть спокойны. Только подумать, сколько жизней затронула книга, а ведь сколько еще детей не приучены читать. Ты, наверное, знаешь по «Дымовым сигналам», какую популярность приобретает фильм. Писатели в этом смысле не оптимисты – что уж говорить о тебе, индейце из резервации. Но мысль о том, что из книги получится кино, которое увидят настолько больше людей, особенно молодых, наверно, радует невероятно.
Шерман Алекси: Двадцать лет прошло с тех пор, как вышли «Дымовые сигналы» – первый фильм, который я сделал. И как-то в Чикагском аэропорту слышу – окликают меня: «Эй, Виктор!»
Джесс Уолтер: «Эй, Виктор!» (Смеется.)
Шерман Алекси: Так что я прекрасно понимаю, что кино обладает гораздо более мощной культурной и политической силой, чем книги. Особенно в наш век интернета. Фильмы потом возьмутся ставить театры, а уж когда до них доберется «Нетфликс»… Неважно, как это пойдет в театрах, но в конце концов окажется на «Нетфликс» – или что там вместо него появится – и начнет с ним конкурировать…
Джесс Уолтер: Написание сценария книги, которая так популярна, – дело очень ответственное. Ее любят, и тебе придется постараться не отходить от оригинала, отразить сюжет в полной мере и сделать всё как надо. Понимаешь, о чем я?
Шерман Алекси: У меня хроническая тяга к переписыванию. Продюсерам приходится меня сдерживать, чтобы я не отходил от текста. Я бы всё менял и менял без конца. В первом варианте сценария действие происходит в общине амишей.
Джесс Уолтер (смеется): Боюсь, если Младший станет джедаем, мы будем несколько озадачены.
Шерман Алекси: Да, я бы всё поменял, только дай мне волю. Но меня держат в узде, и сценарий получается очень близким к тексту книги.
Джесс Уолтер: Ох, ну хорошо. А то, представляешь, приходят к тебе первые читатели книги и говорят…
Шерман Алекси: …И говорят: «Паршивое вышло кино, вы разбили мне сердце».
Джесс Уолтер: «Вы испортили собственную книгу, мистер Алекси».
Шерман Алекси: Так и будет. К тому же в мире коренных американцев интернет еще усилил стремление сохранить племенной строй и обособление. Кино станет крупным культурным событием. Мне даже трудно представить, с каким пристрастием его будут оценивать интеллектуалы из числа коренных американцев, как будут придираться. Вспоминаю свою опубликованную книжку с картинками «Гром Младший». Там на одном развороте была картинка, где мальчик мечтает поучаствовать в пау-вау, и ее раскритиковали: мол, это неточная информация, потому что там три барабана, на которых играют звери. На пау-вау не бывает трех барабанов.
Джесс Уолтер: Представляешь, как трудно научить животное барабанить, чтобы держать верный ритм?
Шерман Алекси (смеется): Так что на выступлениях я высмеивал этих критиков, этих фанатиков-фундаменталистов. Я обратился к толпе: «Должен предупредить собравшихся неиндейцев, что если из-за моей книжки вы соберетесь поехать на пау-вау, чтобы увидеть медведя, койота и змею, играющих на барабанах, то ваши ожидания не оправдаются. То есть вы можете там увидеть трех барабанщиков по прозвищу Медведь, Койот и Змея, но не животных. Так что простите, что ввел вас в культурное заблуждение. И простите, что привел вам пример стереотипного расизма». «Правдивый дневник» тоже вызвал подобные обвинения десять лет назад. Но культура сильно изменилась, и теперь мы судим не только неиндейцев за неверное изображение аборигенов, но и индейцев за изображение самих себя. Это моя история, это случилось со мной на самом деле, и меня осуждают за рассказ о реальных решениях, принятых мною в жизни.
Джесс Уолтер: Интересно, изменилось ли за прошедшие десять лет изображение коренных американцев в фильмах, или подобные баталии идут до сих пор?
Шерман Алекси: Мы все еще недостаточно представлены во всех видах искусства. Знаешь, недавно я давал интервью в Нью-Йорке – оно проходило в Музее современного искусства. Я прошелся по залам и сказал, что к названию каждого музея страны можно добавить: «Музей, исключающий искусство коренных американцев».
Так что факт остается фактом: нас не учитывают, не рассматривают как современников. И самое поганое в этом – что слишком многие туземные народы и сами не чувствуют своей принадлежности современному миру. Честно говоря, они слишком романтично относятся к своему прошлому. Они зависли, застряли в ностальгических воспоминаниях. В своих книгах, фильмах, во всей моей работе я надеюсь стать самым большим врагом туземной ностальгии. Надеюсь, это напишут на моей могиле. Хочу, чтобы так и написали.
Джесс Уолтер: Хочу поговорить о том, сколько раз «Правдивый дневник» попадал в список запрещенных книг. Он наконец из него вышел?
Шерман Алекси: Девять лет он был в первой десятке, но никогда не выходил на первое место. Всегда получался вторым. Меня постоянно обгоняли две книги. «Капитан Подштанник»… В один год все консервативные книжные цензоры страны посчитали «Капитана Подштанника» более опасной книгой, чем «Правдивый дневник». А в другой год меня обставила книга «С Танго их трое» – она о пингвинах-гомосексуалистах в зоопарке Бронкса. Так что, очевидно, пингвины-гомосексуалисты и Капитан Подштанник политически более опасны, чем мальчик-индеец из резервации, жаждущий образования.
Джесс Уолтер: Во многом это дало тебе шанс громко заговорить об интеллектуальной свободе и о детях – о том, что они читают, и о свободе слова. В каком-то смысле цензоры построили тебе трибуну для выступлений. Всякий раз, когда они забанивают книгу…
Шерман Алекси: Всякий раз, когда они забанивают книгу, она попадает в заголовки всей прессы страны. Я продаю больше книг, так что в конечном счете это меня обогащает. Дома мы называем Неделю запрещенных книг Неделей толстозадых гонораров.
Это в домашнем кругу, но и на публике меня часто просят высказать мнение о цензуре. Видишь ли, сильнее всего я чувствую себя туземцем, когда меня спрашивают о вещах нетуземных или не совсем туземных. Поэтому когда меня, писателя из среды индейцев спокан, просят высказать мнение о цензуре, я чувствую себя совсем индейцем, потому что спрашивают меня не об индействе. Мой мозг, которому привили культуру индейцев спокан, которому привили культуру коренных американцев, которому привили культуру современных туземцев, профильтрованных через сито всего американского опыта, – это и есть я. И когда мои книги запрещает цензура, меня как будто самого запрещают. И меня это так радует! Меня преследуют!
