Я чуть не грохнулся в обморок.
Ее прикосновение восхитительно, волшебно!
– Очень жаль, что с тобой так обошлись, – сказала она. – Я всё равно впишу твое имя, когда буду отсылать деньги.
– Ух ты, – говорю, – круто. Спасибо.
– Пожалуйста, – сказала она и отошла.
Я почти отпустил ее. Но потом так захотелось сказать что-то запоминающееся, что-то важное-преважное.
– Эй, – окликнул я ее.
– Что?
– А приятно, правда?
– Что приятно?
– Помогать людям приятно, правда? – говорю.
– Да, – сказала она. – Да, приятно.
И улыбнулась.
Конечно же, я решил, что после этого мы с Пенелопой станем немного ближе. Что она начнет обращать на меня больше внимания, и все остальные меня заметят, и вообще скоро я стану тут самым популярным парнем. Однако ничего особо не изменилось. Я так и остался чужаком на чужой территории. А Пенелопа вела себя со мной примерно так же, как раньше. Да и я с ней почти не разговаривал.
Спросить бы совета у Рауди.
– Салют, братан, – сказал бы я ему. – Как мне влюбить в себя красивую белую девчонку?
– Знаешь, чувак, – ответил бы он, – перво-наперво ты должен как-то изменить свой внешний вид, речь и походку. После чего она решит, что ты долбаный Прекрасный принц на белом коне.
Понуро бредем к Дню благодарения
Следующие несколько недель в Риардане я ходил как зомби.
Нет, вообще-то не совсем точное описание.
Ходи я как зомби – людей бы пугал. Так что нет. Я совсем не походил на зомби. Потому что зомби невозможно игнорировать. Так что я был скорее… ничто.
Ноль без палочки.
Дырка от бублика.
Пшик.
Если считать кого-то с телом, душой и мозгами человеком, то я был противоположностью человеческому существу.
Это было самое одинокое время в моей жизни.
А когда мне одиноко, я взращиваю у себя на носу большой прыщ.
Если дела не поправятся, превращусь в ходячий говорящий гигантский прыщ.
Странная вещь со мной приключилась.
Прыщавый и одинокий, в резервации я просыпался индейцем и где-то по пути к Риардану становился чем-то, что даже меньше индейца. А в Риардане превращался во что-то, что меньше, чем меньше индейца.
Эти белые ребята со мной не разговаривали.
Почти не смотрели.
Ну, Роджер кивал мне, но не общался, ничего такого. Может, мне каждого ударить по лицу? Может, тогда обратят на меня внимание.
В одиночестве я ходил от одного кабинета к другому; в одиночестве обедал; на физкультуре торчал в углу спортзала и сам с собой играл. Бросал баскетбольный мяч вверх – и ловил, бросал и ловил, бросал и ловил.
Знаю, вы думаете: «Слушай, мистер Мешок Печалей, сколько раз ты собираешься по-разному намекнуть нам, что тебе было тяжко?»
Ну, ладно, может, я преувеличиваю. Может, сгущаю краски. Давайте-ка поведаю вам несколько приятных вещей, которые открылись мне в те ужасные дни.
Во-первых, я обнаружил, что буду поумней многих из этих белых ребят.
Нет, были там пара девочек и один пацан – ну эйнштейны, ни больше ни меньше, мне до них далеко, но всё же я был умнее девяноста девяти процентов остальных учеников. Я не был умным для индейца, понимаете? Я был умным, точка.
Приведу пример.
На геологии учитель, мистер Додж, рассказывал про окаменелые деревья в Джорджии, штат Вашингтон, у реки Колумбии и как это удивительно, что дерево превратилось в камень.
Я поднял руку.
– Да, Арнольд, – сказал мистер Додж.
Он удивился. Я впервые поднял руку на его уроке.
– Э-э, гхм… мнэ-э-э… – говорю.
Да, вот так четко я выражаю мысли.
– Ну и? – поторопил меня Додж.
– Ну это… Окаменелые деревья – не деревья.
Одноклассники уставились на меня. Они не могли поверить, что я спорю с учителем.
– Если это не деревья, почему же их называют деревьями? – спросил Додж.
– Не знаю, – говорю. – Это не я их так назвал. Но я знаю, как они образуются.
Лицо Доджа стало красным.
Ярко-красным.
Никогда не видел таким красным даже индейца, так почему же нас называют краснокожими?
– Хорошо, Арнольд, раз ты такой умный, поведай нам, как же они образуются.
– Ну, они это, м-м-м, если дерево оказывается под землей, то минералы и всякое там типа этого, ну, всасываются в дерево. Они вроде как растапливают древесину и смолу, скрепляющую древесные слои. И потом минералы, это, ну, занимают место древесных тканей. В смысле, минералы продолжают хранить форму дерева. Ну, как если бы минералы, это, вытеснили всю древесину из, гхм, дерева, то дерево осталось бы всё равно деревом, типа того, но только сделанным из минералов. Так что вот, видите, дерево не превращается в камень. Это камень занимает место дерева.
Додж смотрел на меня тяжелым взглядом. Он был опасно зол:
– Так, Арнольд, скажи-ка, где ты этого нахватался? В резервации? Да, мы все в курсе, что в резервации наука на поразительном уровне.
Одноклассники давились от смеха. Показывали на меня пальцами и ржали. Все, кроме одного. Кроме Горди, классного гения. Он поднял руку.
– Да, Горди, – сказал Додж, которого явно попустило от поддержки учеников. – Уверен, ты сможешь рассказать, как всё происходит на самом деле.
– Вообще-то Арнольд прав насчет окаменелых деревьев, – сказал Горди. – Он всё правильно описал.
Додж внезапно побелел. Ага. От кроваво-красного Доджа до снежно-белого прошло не более двух секунд.
Если Горди подтвердил, то, значит, я прав. Даже Додж понимал это.
А мистер Додж и не был настоящим учителем геологии. Так бывает в маленьких школах, понимаете? Иногда не хватает денег нанять настоящего предметника. Иногда прежний учитель увольняется или выходит на пенсию, оставляя школу без замены. И если учителя по предмету сразу не находится, то берут любого согласившегося и ставят вести предмет не по специальности.
Именно поэтому ученики из маленьких школ порой не знают правды про окаменелые деревья.
