Однажды под утро, часа в два ночи, когда Рауди ночевал у нас, я сделал чистосердечное признание.
– Старик, я так люблю Доун, – сказал я.
Он притворился, что продолжает дрыхнуть на полу в моей комнате.
– Рауди, ты не спишь?
– Нет.
– Ты слышал, что я сказал?
– Нет.
– Я сказал, что люблю Доун.
Он молчал.
– Ты что ж, ничего не скажешь? – спрашиваю.
– О чем?
– О том, что я только что сказал.
– Я не слышал, чтобы ты чего-то говорил.
Да он издевается.
– Кончай, Рауди, я пытаюсь сказать тебе что-то важное.
– Ты выставляешь себя дураком, вот что ты делаешь, – фыркнул Рауди.
– Что в этом такого дурацкого?
– Да то, что Доун на тебя насрать, – сказал он.
И тут я разревелся. Вот черт, меня так легко развести на слезы! Могу рыдать от счастья или от грусти. Злюсь – опять реву. Реву, потому что плакса. Размазня. Это полная противоположность воину, чтоб вы знали.
– Не реви, – сказал Рауди.
– Ничего не могу поделать с этим, – говорю. – Я никого еще так сильно не любил.
Ага, в двенадцать я был мастер драматизировать.
– Слышь, кончай ныть, а! – сказал Рауди.
– Ладно, ладно, – говорю. – Извини.
Я утер слезы одной из подушек и швырнул ее в другой конец комнаты.
– Господи, ну и слизняк ты, – сказал Рауди.
– Только не рассказывай никому, что я плакал из-за Доун.
– Я хоть один из твоих секретов разболтал? – спросил Рауди.
– Нет.
– Ну ладно тогда, я никому не скажу, что ты ревел из-за тупой девки.
И он никому не рассказал. Рауди был хранителем моих тайн.
Хеллоуин
Сегодня я явился в школу в костюме бездомного бродяги. Соорудить этот костюм было легче легкого. Между моей выходной и домашней одеждой разница небольшая, я и в приличном почти как бездомный выгляжу.
А Пенелопа нарядилась бездомной женщиной. Ну, уж конечно, она была самой красивой бездомной во все времена.
Миленькая парочка из нас получилась.
Никакая мы, конечно, не парочка, но всё же я нашел необходимым отметить совпадение наших вкусов.
– Привет, – говорю, – а у нас костюмы одинаковые.
Я думал – снова фыркнет на меня, но она почти что улыбнулась.
– У тебя хороший костюм, – сказала Пенелопа. – Ты похож на настоящего бездомного.
– Спасибо, – говорю. – И ты выглядишь очень мило.
– Я вовсе не хотела выглядеть милой. Я надела этот костюм в знак протеста против дурного обращения в этой стране с бездомными. Я буду сегодня просить монеты вместо сладостей, чтобы всё раздать бездомным.
Мне и в голову не приходило, что наряд на Хеллоуин можно превратить в политическое заявление. Захотелось произвести на нее впечатление серьезного гражданина, и я соврал.
– А я, – говорю, – надел этот костюм в знак протеста против отношения в этой стране к бездомным коренным американцам.
– Оу, клево, – покивала она.
– Ага. Прекрасная идея со сбором мелочи. Я, пожалуй, тоже попробую.
Хотя после школы я буду ходить по домам в резервации, так что вряд ли соберу столько же, сколько Пенелопа в Риардане.
– Слушай, а давай завтра объединим наши деньги и отправим их вместе? – предложил я. – Мы тогда добьемся вдвое большего.
Пенелопа уставилась на меня. Она просвечивала меня взглядом насквозь. Наверное, пыталась выяснить, не подшучиваю ли я над ней.
– Ты серьезно? – спросила она наконец.
– Да.
– Тогда ладно. Договорились.
– Клево, клево, клево, – сказал я.
Итак, вечером я пошел по домам в резервации. Дурацкая идея, наверно. Во-первых, я уже перерос возраст, когда ходят с мешком по соседям и просят конфетки, даже если это не конфетки, а мелочь для бездомных.
О, многие, очень многие были рады одарить меня денежкой. А многие даже и денег дали, и конфет.
И папа был дома и трезвый, дал мне доллар. Он почти всегда на Хеллоуин был дома и трезвый, и щедрый.
Некоторые, в основном старушки, считали меня смелым за то, что я пошел в школу для белых.
Но гораздо больше людей обзывали меня и захлопывали дверь перед носом.
И я даже не представлял, что со мной могут сделать дети.
Около десяти по дороге домой на меня напали. Не знаю кто – все были в масках монстра Франкенштейна. Повалили на землю и давай пинать.
И плеваться.
Пинки я мог вынести.
Но плевки… Я почувствовал себя насекомым.
Пиявкой.
Пиявкой, корчащейся в предсмертной агонии от соленой слюны.
Побили меня несильно. Вряд ли хотели отправить в больницу или покалечить. Они просто хотели напомнить, что я предатель. И украсть деньги и сладости.
Там было немного. Может, десять баксов мелочью и доллар бумажкой.
Но эти деньги и идея раздать их бедным очень вдохновляла меня, радовала.
Я, сам нищий, собирал деньги для других бедняков.
Я чувствовал себя почти гордым, понимаете? Достойным уважения.
Но после них у меня осталось только ощущение, что я наивный тупица. Я валялся в грязи и вспоминал, как мы с Рауди ходили за конфетами по соседям. Всегда в одинаковых костюмах. Будь я с ним сейчас, на меня бы ни за что не напали.
А может, Рауди как раз был среди этих ребят? Черт, это было бы ужасно. Но я не мог в такое поверить. Не хотел. Сколько бы ненависти ко мне ни накопилось у него в душе, он бы не поступил так. Никогда.
Ну, надеюсь.
На следующее утро в школе я подошел к Пенелопе и показал ей пустые руки.
– Прости, – сказал я.
– За что?
– Я собрал деньги, но потом на меня напали несколько ребят и ограбили.
– О боже, ты в порядке?
– Да, просто пнули несколько раз.
– О боже, куда они тебя били?
Я задрал рубашку и продемонстрировал синяки на животе, ребрах и спине.
– Какой ужас. Ты показался врачу? – спросила она.
– Ой, да ну, всё не настолько плохо, – говорю.
– А выглядит так, будто очень больно, очень.
Она дотронулась пальцем до громадного фиолетового кровоподтека на спине.
