– Вы простите, пожалуйста, – Николай с трудом нашел паузу в этом длиннейшем монологе, – мне бы пробки обратно ввернуть и проверить, работает ли?
– Да-да, – неожиданно легко сказала Лилия Ивановна. – Идите. Вы же теперь знаете, где эти… пробки…
Николай, светя себе под ноги, боясь наступить на хрупкую собачку, двинулся в коридор. Лилия Ивановна пошла следом.
– А сын у меня просто замечательный! «Мама, – говорит, – тебе так плохо там одной… Мы к тебе едем!» А я ему говорю: «Сыночек, не надо». А он мне: «Мам! Я же сказал! Мы уже едем! Мы же любим тебя…»
И Лилия Ивановна, прислонившись к стене, снова зарыдала…
Николай ввернул пробки и пошел назад в библиотеку. Тянущая носом-пуговкой собачка не отставала от его брюк. Лилия Ивановна застыла на пороге.
– Вы знаете, у меня удивительный сын. Вот сколько помню, он всегда был… эмпатичный такой. За всех переживал… У матери моей были приступы головной боли страшные. Им дома есть нечего, отчим все пропивал. Он же, как с войны вернулся, пить начал по-черному… Так я сына собираю, даю ему два пакета молока, пачку кефира, хлеб. Много же не дашь, сами тогда очень бедно жили! Иной раз и на хлеб-то денег не было. И сыну, лет ему, наверное, двенадцать было… Да какое двенадцать?! Лет десять, не больше! Мы тогда еще в Теплом Стане жили, с тяжеленными сумками до Черемушек. А там от метро пешком минут двадцать. Мама моя рассказывала, что дверь открыла и обмерла – стоит мальчонка десяти годов от роду с полными сумками. Она сына моего просто боготворила! Баловала от души, все ему разрешала… Даже квартиру хотела ему отписать, но какое там! Разве ж мой брат дал бы?! Хотя мама говорила: «Я все твоему сыну отпишу, все!» Но не успела. Враз умерла! В душ пошла, и все! Упала замертво… А брат мой, не будь дураком, тут же квартиркой-то и распорядился. Про материнский завет не вспомнил даже! Братские узы – они ж хороши, пока квартирный вопрос не стоит…
Николай тем временем убедился, что розетка работает, и потянулся к настольной лампе.
– Что вы хотите сделать? – вдруг испугалась Лилия Ивановна.
– Лампу зажечь, чтобы убедиться, что все работает.
– А, ну да… попробуйте, – сказала Лилия Ивановна и снова захлебнулась клекотом: – Так вот… Сын с женой приехали! Дорогие мои! Не оставили мать в трудном положении. Такие ужасы про Вениамина Анатольевича рассказывают. Говорят: «Мам, он просто невменяемый, когда речь о еде заходит, это его «священная корова!» Мы даже на кухню не выходим, когда он ест, потому что смотреть на это невозможно. Ест размороженные овощи…» Совсем помешался на своей диете! Он ведь с этой специальной диетой так похудел, так похудел… Это просто кошмар какой-то! Щеки впали, глаза впали, один нос торчит, как у Буратино. Выглядит, будто тяжелобольной человек! Если не знать всего, то можно подумать, что у него рак…
Лампа ярко вспыхнула, и Николай залюбовался: сквозь цветные, ловко вставленные в оправу стеклышки лился мягкий успокаивающий свет.
– Вы просто кудесник! – всплеснула руками Лилия Ивановна. – Она снова работает. Боже мой! Вы просто кудесник! Боже мой! Она горит так же, как горела на ночном столике возле кровати у моей бабушки! Сколько воспоминаний! Сколько воспоминаний!
Николай поморщился, ожидая, что придется выслушивать теперь долгую и чувствительную притчу о судьбе бабушки Лилии Ивановны и ее лампы, но в этот момент в дверях начал поворачиваться ключ. Лилия Ивановна подхватилась и побежала в прихожую, собачка рванула за ней.
– Ма-а-ам… Мы дома…
– Ах, как я рада, как рада… Что же вы, спектакль, что ли, не досмотрели?
– Нет. – Молодой мужской голос был пружинист и напорист. – Такая ерунда. Барахло. Музей какой-то… Скукотища…
В дверном проеме показался крепко сшитый молодой человек в стильном джинсовом костюме, недобро прищурился и сурово спросил:
– Мам! А это кто?
– Это мастер, мастер! Представляешь… Он сделал папе розетку. И лампа твоей прабабушки снова горит своим чудесным волшебным светом. Он пробки выворачивал…
Молодой человек оценивающе-нагловато смерил Николая взглядом.
– С вами уже расплатились?
– Нет еще. Я только закончил. – Николай вдруг ощутил страшную неловкость, словно взглянул на себя глазами этого абсолютно уверенного в себе человека. Старые джинсы, вытянутый свитер, борода… И вправду работяга работягой… посреди мебели карельской березы, на дорогом персидском ковре, в компании лампы Тиффани… И невольно стушевавшись, ступил с ковра на пол.
– Вам пятьсот рублей хватит?
– Наверное, – Николай не знал, сколько платят за такой ремонт. К тому же от всей этой нелепой ситуации он очень устал и хотелось поскорее уйти.
Молодой человек покопался в заднем кармане, вынул пачку купюр, пролистал их, вытянул, как из колоды козырную карту, одну и швырнул на письменный стол.
– Мам… Мы хотим чаю! – Он повернулся спиной и вышел в коридор.
– А Марьи Петровны еще нет, она в магазине, – защебетала Лилия Ивановна, семеня по коридору за сыном куда-то в глубь квартиры.
– Не беспокойся, мамочка. Мы сами справимся. Аня, ставь чайник.
– Да, мамочка, – певуче отозвался из прихожей женский голос. – Мы такой тортик принесли…
Вслед за этими словами в дверном проеме, едва заглянув в библиотеку, проплыла фантастическая красавица. Она обдала Николая равнодушным взглядом холодных голубых глаз, и облако тонких пряных духов, плывшее за ней, ворвалось в библиотеку, окутав его с головы до ног…
Семья исчезла где-то на кухне и освободила Николаю дорогу в прихожую.
Проходя мимо письменного стола, он взял оставленную ему пятисотенную и положил в карман брюк.
Когда он уже завязывал второй ботинок, в прихожую снова просочилась Лилия Ивановна.
– Вы знаете, – зашептала она трагическим шепотом. – Я совершенно не представляю, откуда у Вениамина Анатольевича эта мания взялась?! Непонятно! Втемяшил себе в голову, что надо похудеть, и все тут! И еще прочитал где-то, что, если ходить восьмерками по комнате, пищеварение лучше становится и изжога проходит! И не переубедить! Вы же видели, он же буквально протер шерстяной ковер в библиотеке. И еще мне говорит: «Представляешь, у меня в комнате ковер начал сыпаться». А как же ему не сыпаться?! Он же для этого не предназначен… Я ему говорю: «Ты по свежему воздуху ходил бы, по улице!» А он мне: «Я лучше знаю, где мне ходить!» Понимаете, втемяшил себе в голову, что почему-то именно по комнате ходить надо!
Николай поспешил натянуть куртку, но Лилия Ивановна неожиданно ухватила его за рукав:
– Я так за него беспокоюсь, так беспокоюсь! Он же часами ходит, как болванчик, да еще и на скорости такой! Но он уверен, что все знает лучше: и как ходить, и как жить, и что есть! А я у него всегда во всем виновата! Но согласитесь! В конце концов!
Тут Лилия Ивановна выпрямила спину, гордо вскинула головку, и слезки на ее щеках мгновенно высохли.
