• • •
Барыга, хоть и полупьяный и страшно возбужденный, проявил себя куда лучшим стратегом, чем капитан Маккаллум. Он продумал все так тщательно, что, как понял Торнхилл, могло бы сослужить ему в жизни хорошую службу, будь эта жизнь иной.
Барыга знал, что вечером начинается отлив и что отлив способен донести полную лодку народа за мыс Торнхилла, туда, где от реки под углом отходит Первый Рукав. Там они встанут на якорь и дождутся полуночи, когда начнется прилив. К этому времени взойдет луна, и лодку силой прилива понесет по Первому Рукаву. Не доходя до жилища Блэквуда, чтобы собаки их не учуяли, они пришвартуются и будут дожидаться рассвета.
О том, что должно произойти потом, никто не произнес ни слова.
Дэн и Нед отвязали «Надежду» от пристани Виндзора и вывели на середину реки. Под весом дюжины мужчин лодка здорово осела, однако течение легко несло ее вперед. По команде Барыги они причаливали у некоторых поселений и всем рассказывали историю Головатого. К экспедиции присоединились еще несколько человек – старый костлявый Мэтью Райан из Уилбэрроу-Флэт, Джон Лавендер с братом из Портленд-Хед, Дивайн из Фриманс-Рич.
Они прошли через Хафмун-Бенд, Кэт-Ай-Крик, Милкмейд-Рич, и к тому моменту, когда Торнхилл даже в темноте различил очертания горы над его собственным местом, на борту было уже семнадцать человек. Подойдя к Первому Рукаву, они бросили якорь в ожидании прилива.
Торнхилл сидел на корме и смотрел на пассажиров, которые дремали, привалившись друг к другу. Он знал их всех, шутил и смеялся с ними за выпивкой, торговался с ними, расплачиваясь за зерно и тыквы. И, в принципе, никогда не считал их плохими людьми.
И все же их жизни, как и его жизнь, каким-то образом повернулись так, что все они сейчас ждали прилива, чтобы сотворить то, на что способны только худшие из людей.
А там, всего в полумиле выше по реке, Сэл сейчас укладывает малышей в постель и поет: «Лондонский мост упал, упал, упал». Она наготовила на завтра лепешек, выставила за дверь узлы, чтобы по возвращении Торнхилла не тратить времени зря. Он приподнялся, в надежде увидеть свет из хижины, но ближайший склон заслонял его. Уилли наверняка заложил огонь кусками земли, чтобы поутру очаг еще тлел и не надо было заново растапливать перед тем, как выпить последнюю на этой земле чашку чая. Он наверняка перегородил вход и держит ружье наготове. Сэл в последний раз легла на их ложе с Мэри под боком. Но ей не спится.
Она более-менее догадывается, что случилось с Головастым, понимает, что Торнхилл отправился вверх по реке. Но не подозревает, что муж сейчас совсем близко и что если он сейчас встанет и крикнет, она его услышит.
Как же получилось, что жизнь загнала его в этот угол, где ему не оставили почти никакого выбора? Жизнь уже затягивала его в свой водоворот, забросив в камеру смертников в Ньюгейте. Но то, что случится утром, будет делом его собственных рук. А во встрече с мистером Палачом его вины не было.
Разница в том, что сейчас это был его собственный выбор, он сделал его по своей воле.
Его жизнь могла окончиться на виселице, но то, что он собирается сделать, все равно будет означать конец его жизни. Тот Уильям Торнхилл, который ляжет спать завтра вечером, уже не будет тем Уильямом Торнхиллом, который проснулся сегодня утром.
Он все думал и думал о том, что сегодня случилось.
Они с Сэл могли бы спорить до конца дней своих – она не хочет оставаться, он не хочет ехать.
Это похоже на старый узел на веревке, твердый, как кулак. Пытаться развязать его даже смысла не имеет – в таком случае сгодится только добрый острый нож. Он глянул на темный даже на фоне темного неба утес. Иногда ему казалось, что эти утесы упадут и раздавят его. Поднялась луна, она плыла среди облаков, ее бледная тарелка гасила свет звезд.
Лодка шевелилась под ним, вздрагивала, потому что течение под килем сменило направление.
Им следует договориться о том, что они будут потом рассказывать. Да, они отправились на переговоры с черными. Да, показали им ружья. Даже выстрелили в воздух. Черные же не дураки. Они намек поняли. И ушли.
А если кто-нибудь в чем-нибудь усомнится, так само отсутствие черных станет доказательством правдивости их рассказа.
Хорошую веревку резать всегда неприятно, но уж если разрезал, вряд ли стоит жаловаться.
Он поднял камень-якорь, с которого в лунном свете стекали серебряные струйки. Река бурлила: убывающие потоки встречались с прибывающими. Он всем весом навалился на румпель – прибывающий поток победил и понес «Надежду» в Рукав.
Когда осталась позади первая излучина, сам воздух, казалось, замер, насторожился. Лунный свет был таким ярким, что он мог разглядеть каждый листик на подступивших с обеих сторон мангровых зарослях. Сама же вода была черной.
Торнхилл пытался изгнать из памяти картинку: рябь от ветерка на голубой воде лагуны. Блэквуд стоит в дверях хижины. Ниточка дыма, поднимающаяся от печи. Женщина, которая подходит к ним, склонив голову набок, совсем как Сэл. Бледнолицый ребенок, который прячется за ней, ребенок, не знающий иного мира, кроме мира этой лагуны.
Куда легче было думать о Головастом. Он все еще чувствовал запах крови, запятнавшей его куртку, слышал вопль, прокатившийся по Виндзору, видел посетителей «Речной девы», замерших со стаканами у рта.
Он снова и снова проигрывал это в своей памяти. Вопли, которые издавал Головастый, когда они перекладывали его на носилки. Побелевшие костяшки обхвативших копье рук. Мольба в глазах – перед тем как Торнхилл накрыл его лицо носовым платком.
Не доходя до хижины Блэквуда, они привязали лодку в мангровых зарослях и снова задремали. Старые карманные часы Лавдея показывали два часа пополуночи. Каким-то чудом собаки их не учуяли.
С рассветом все начало приобретать четкие очертания. Торнхилл разглядел Неда, скорчившегося возле полупалубы, услышал его знакомый храп. Барыга не спал, он переходил от одного к другому, что-то шептал. Последним он подошел к Торнхиллу: «Сначала мужчин, а потом уже баб».
В неверном свете луны люди начали переваливаться через борт «Надежды» и по воде побрели к берегу. За колышущимися под утренним ветром казуаринами Торнхилл разглядел лагуну, где черные разбили лагерь.
Он стоял на берегу, сжимая в руках ружье. Возможно – и даже более чем возможно, – что черные, несмотря на все их старания, все-таки их услышали. Волосы у него на затылке встали дыбом – он представил себе летящее копье.
Они шли к лагерю, и ничто нигде не шелохнулось.
По обеим сторонам высился лес, сплетение ветвей, переплетение кустов, колышущихся теней, где в этот самый миг сотни воинов уже поднимают копья. И ничего он не будет знать наверняка, пока не почувствует копье своим телом.
Представив притаившегося в зарослях человека, он уже не смог изгнать его из головы. Он повернулся, но и теперь за его спиной был лес. Как ни повернись, разницы никакой. И правда, какая разница, в каком именно месте копье вонзится в его тело – сзади, между лопатками, или спереди, между ребрами?
