«Ты лжешь, Том Блэквуд!» – завопил Головастый, но Блэквуд спокойно завязал на шнурке узел, потом зубами его развязал. «В общем, они ударили по рукам, – сообщил он. – Вот так». Было понятно, что ему все равно – верит ему Головастый или нет. «Я там был, стоял на палубе, расплетал концы, вот как сейчас, – он глянул на Торнхилла и подмигнул. – Никто ведь лодочника-то не замечает, разве не так, Уилл Торнхилл?»
Барыга аж раздулся от возмущения. «Да они просто ворюги, больше никто, – закричал он. – Только и знают, что обворовывать честного человека!»
Блэквуд посмотрел на него с удивлением, как на щенка, который пытается укусить его за пятку: «Честный человек? Ну конечно, ты-то, Барыга Салливан, никогда ничего не крал. Это точно».
Не расхохотался только Барыга. Торнхилл видел, как тот сжал зубы, стараясь обуздать гнев. Миссис Херринг даже вынула трубку изо рта, чтобы посмеяться от души.
Но Блэквуд, оказывается, еще на закончил, он повернул к Торнхиллу свое крупное лицо и, подождав пока смех стихнет, сказал: «Ты, конечно, можешь поступать по-своему, но только помни: когда берешь что-нибудь, надо что-нибудь и отдать». Блэквуд встал и направился к реке, как если бы завершил то, ради чего приходил. Сэл вдогонку с ним попрощалась, а он, не оборачиваясь, помахал ей рукой.
Как поменялось настроение с приходом Блэквуда, так поменялось оно и с его уходом. Никаких больше историй ни у кого вроде как не осталось. Те, кто жили вверх по реке, вспомнили, что пора собираться, пока прилив, и потянулись к своим лодкам. Остался только Барыга, который жил ниже по течению и которому надо было подождать, когда начнется отлив. Он с угрюмым видом смотрел на реку, и Торнхиллы оставили его в покое.
«Что-то отдаешь, что-то берешь». Что это – предупреждение или угроза? Но Блэквуд был не из тех, кого можно попросить объясниться. А Торнхилла не интересовали советы, которые мог бы дать Барыга Салливан.
• • •
Мысль о ста пятидесяти фунтах плюс проценты не давала ему спать по ночам. Он занял их на «Надежду», которая должна была стать средством эти деньги заработать, но «Надежда» простаивала без дела вот уже пять недель, пока ее владелец был то фермером, то строителем. Наступил октябрь, съестные припасы, которые они привезли с собой из Сиднея, были на исходе, да и посевов, которые должны были принести им урожай, они тоже еще не сделали.
Перед тем как покинуть Сидней, он обратился за разрешением взять в услужение осужденных, на том основании, что будет снабжать Сидней продуктами. А почему бы и нет? Чтобы заработать, надо мыслить масштабно. Опытный Найтингейл, который за пару кварт лучшего рома написал за него заявление, посоветовал просить четырех работников – тогда трех ему отрядят уж наверняка.
И вот теперь Эндрюс с острова Маллет сообщил, что Торнхиллу выделили двух осужденных с только что прибывшего транспорта. Торнхилл поверить не мог, что все оказалось так просто.
«Надо было просить десять, – сказала Сэл, удивленная не меньше него. – Тогда б мы получили пятерых».
Теперь оставалось только сплавать в Сидней и забрать их.
• • •
Ему предстояло отсутствовать неделю, а при встречном ветре – и все две. И за старшего мужчину все это время должен будет оставаться двенадцатилетний Уилли. Как только Торнхилл вернется с работниками, они с Уилли смогут снова ходить по реке на «Надежде». Но сначала надо было оставить семью без всякой защиты.
Они каждый день видели дымок от костров черных – то на возвышавшейся за хижиной горе, то откуда-то ниже по реке, то там, где Первый Рукав. Они были повсюду и всегда. Но за эти пять недель Торнхиллы видели их только раз – в первый же день. Торнхилл убедил себя, что если бы они решили сделать им что-то дурное, то уже сделали бы.
Он должен был рискнуть и молить о попутном ветре для «Надежды», чтобы как можно скорее сплавать в Сидней и обратно.
Сэл храбрилась – она, как и он, понимала, что выбор у них невелик. И когда «Надежду» понес отлив, она с детьми стояла на холме и, подняв пухленькую ручку Джонни, махала ею, изображая бодрое прощание.
Он махал им в ответ, но, когда «Надежда» заскользила по реке, он думал только о том, каким беззащитным был мыс Торнхилла. С реки хижину на кусочке вытоптанной земли было едва видно. А кругом стоял могучий лес, темневший даже под самым ярким солнцем, путаница света и теней, камней и листьев.
Когда провожающие скрылись за первым поворотом, он смог повернуться и посмотреть вперед. Его прошиб пот при мысли о том, каким непрочным было их здешнее существование. И пока «Надежда» на всех скоростях неслась к океану, он вспоминал хрупкую фигурку Сэл, храбро махавшую ему на прощание.
• • •
Транспортное судно «Скарборо» темнело на блестевшей под солнцем воде возле Губернаторской пристани. До Торнхилла донеслись крики и лязганье цепей: осужденных согнали на палубу. Он вспомнил, что почувствовал сам, когда, словно личинка из прогнившего дерева, выполз из темного и вонючего трюма на свет. Что ж, есть вещи, которые никогда не забываются.
Но это воспоминание принадлежало другой жизни, не имевшей ничего общего с этим свежим весенним утром, отражавшимися от воды солнечными лучами и дувшим в лицо соленым ветром. В той, другой жизни эта пляска света и бесконечный лес, в котором поет ветер, казались лишь порождением фантазии. А в этой жизни он, Уильям Торнхилл, – почти владелец шлюпа «Надежда», и ему принадлежит сотня акров земли.
Но имелся и неприятный сюрприз – на пристани, в жилете с серебряными пуговицами, стоял капитан Саклинг, бывший командир каторжного транспорта «Александр». Торнхилл слышал, что ему дали землю, как давали другим господам – простым распоряжением, а не потому, что они пролили на ней хоть капельку своего пота. Но состояния здесь делались и терялись мгновенно, и Саклинг – слишком гордый, чтобы самому обрабатывать землю, и слишком уважающий горячительные напитки – свое потерял. Теперь он был всего лишь мелким чиновником в каторжном департаменте.
Его щеки были испещрены лопнувшими сосудами, тусклые стариковские глаза слезились. Распухший красный нос казался отдельным организмом, поселившимся у него на лице. Рукава у мундира потертые, на рубашке нет воротничка.
В руках у него была папка с именами – та же папка, или такая же, как та, в которую навечно было вписано имя Торнхилла. Он скользнул безразличным взглядом по Торнхиллу, будто тот был чем-то вроде швартовой тумбы, и отмахнулся от мух большим и грязным носовым платком.
Но потом их взгляды встретились, и Торнхилл понял, что Саклинг еще вполне в своем уме и узнал его. Он выпрямился и посмотрел Саклингу прямо в глаза, напомнив себе о помиловании, документе, который хранился в жестяной коробке.
Громким голосом, привыкшим отдавать приказы, не считаясь с тем, кто и что может услышать, Саклинг осведомился: «Разве ты не Торнхилл, с транспорта “Александр”?» – и с важным видом снова взмахнул своим платком.
Торнхилл не ответил, а посмотрел в сторону, и тут же возненавидел себя за то, что отвел взгляд. Саклинг злорадно улыбнулся и объявил довольным голосом: «Никогда не забываю лица злодеев. Ну да, Уильям Торнхилл, транспорт “Александр”».
