Он принялся сердито кричать, повторяя одно и то же слово, и Уилли кричал в ответ прямо в лицо, обрамленное седой бородой: «Отдай, отдай сейчас же!» Два потока слов сталкивались, как река и море, бурлили и поднимали муть.
Утро закручивалось в тугую спираль паники. Людей было слишком много, а языков, с помощью которых они могли бы понять друг друга, слишком мало. Он услышал, как сам кричит: «Нет!» Он кричал «нет» самому этому моменту, когда все рушилось, ускользало из рук. «Оставь его, Уилли!» – крикнул он и бросился к старику. У него не было никакого плана, и он сам с удивлением обнаружил, что схватил старика за плечо. Плечо было теплым и мускулистым. Он шлепнул по плечу, один раз, и оказалось, что шлепать легко и просто. Он шлепал, показывал на лопату и кричал: «Нет! Нет! Нет!»
Шлепки звучали как медленные ироничные аплодисменты.
Казалось, сам воздух на берегу изменился. На лицо старика набежала тень. Его рука выхватила из-за шнурка на поясе изогнутую деревянную дубинку. Молодой сделал шаг вперед, воздел копье и замер, стоя на цыпочках. Лицо его было мрачным. Из-за деревьев до Торнхилла донеслись звуки, как будто кто-то колотит палкой о палку, и он понял, что такие звуки издают копья, когда их поднимают готовые к броску невидимые руки. Он услыхал, как вскрикнула Сэл, тоже различившая эти звуки, как взвыл Джонни, прежде чем мать успела закрыть ему рукой рот.
Это был страшный миг. Но потом старик издал возглас, выражавший отвращение, развернулся и пошел прочь, бросив лопату. Он сделал всего шаг и растворился в лесу, в пляске теней и света. Лес закрылся за ним, словно занавес.
А молодой остался. Рука, сжимавшая копье, все еще была напряжена, все еще готова к броску. Он подошел так близко, что Торнхилл почувствовал его звериный запах и разглядел, из чего состоял наконечник копья – склеенные чем-то вместе острые камни и, что Торнхилл отметил с каким-то отстраненным удивлением, осколочки стекла. Молодой сначала толкнул Торнхилла в грудь, а потом трижды сильно шлепнул по плечу. Это было зеркальным отражением того, что Торнхилл только что проделал со стариком.
Молодой говорил громко и сердито и взмахивал той рукой, которой хлопал Торнхилла по плечу. На любом языке, где бы то ни было, этот жест означал только одно: «Пошел вон». Этот жест понимали даже собаки.
Они смотрели друг на друга, в лице черного была сила и злость. И вдруг он развернулся и вслед за стариком исчез в лесу. И ни ветка не хрустнула, ни лист не прошелестел, тронутый ногой. Вот он был здесь, с яростью на лице и копьем в руке, и вот остался только лес, и птица, заливающаяся трелью, будто ничего и не произошло.
Личико Братца показалось из-за юбки Сэл. «Почему они нас не закололи, Па, они же могли?» Джонни открыл было рот, чтобы зареветь, но Сэл так резко взъерошила ему волосенки, что его голова качнулась у нее под рукой. «Они и не собирались нас закалывать! – вскричала она, и Торнхилл услышал в ее голосе радость и облегчение. – Мы дали им припасы, и потому они оставили нас в покое, разве не так, Уилл?»
Он не понимал, до какой степени она сама верит тому, что сказала, или это говорилось только для того, чтобы успокоить детей, однако был рад с нею согласиться: «У нас все будет хорошо. Они сунулись только потому, что захотели лопату, вот и все». Он схватил лопату и глубоко вонзил ее в землю: «Сунулись – и ушли».
Он говорил твердо и уверенно, но тишина поглотила его слова.
• • •
На следующее утро Торнхилл снова проснулся на заре и выполз из палатки: за ночь она просела еще больше. На траве лежала обильная роса. Каждый листик на каждом дереве светился. Над рекой стелился туман, но на палатку падали пробивавшиеся сквозь листву солнечные лучи, и все вокруг нее было окрашено в нежно-зеленый цвет. В небе над рекой, раскинув крылья и вытянув длинный клюв, невозмутимо парил пеликан.
За ночь вокруг палатки вырос целый лес молодых деревцев. У него свело живот, когда он понял, что это такое – копья, воткнутые с такой силой, что наконечники глубоко ушли в землю.
Он начал быстро выдергивать их из земли. В руках они выглядели так реально, деловито, он не собирался представлять, как они летят по воздуху. Он от них избавится, как если бы их и не было. Он уже вытаскивал последнее копье, как от палатки раздался голос Уилли: «В следующий раз это будем мы, да, Па?»
Он глянул на утес на той стороне реки, на покрывавший гребень горы мрачный лес. «Если бы они захотели причинить нам зло, мы бы здесь сейчас с тобой не стояли, – сказал он спокойно и выдернул последнее копье. – Это вообще ничего не значит». И он бросил копья в огонь – обыкновенная груда хвороста. Но в том месте, куда могло бы угодить копье, он чувствовал холод.
Уилли не ответил. Торнхилл подумал о Сэл, о том, как она выскочила из палатки с солониной для черных, о ее уверенности в том, что так надо. «Не стоит пугать мать тем, что могло бы случиться, да не случится никогда», – предупредил он. Мальчик глянул на него с удивлением, и Торнхилл сам поразился тому, что сказал. Когда Сэл услышала перестук копий в лесу, на ее лице промелькнул страх, и он не желал больше видеть у нее такое выражение. «Она у нас такая добрая и нежная, – сказал он тоном “мы же с тобой мужчины!”. – Не стоит волновать ее по пустякам, договорились?» Уилли кивнул и затер пяткой одну из проделанных копьем дыр, так что теперь она выглядела как остальная земля. «Да, Па, договорились, – согласился он. – Она нипочем не догадается».
Они заметили дымок, поднимавшийся откуда-то с Первого Рукава, но оба отвернулись. Копья весело горели в костре. «Сегодня нам надо посеять зерно, сынок», – сказал Торнхилл. Уилли кивнул, стараясь не смотреть отцу в глаза.
• • •
Торнхилл не очень-то доверял высохшим зернам кукурузы, которые закупил в Сиднее. Трудно было представить, что такие безжизненные, похожие на камешки кусочки могут превратиться в початки, в которые может вонзить зубы человек. Уилли озвучил его сомнения: «Нас надули, Па, эти штуки никогда не прорастут».
Уилли, хоть и был уже почти взрослым, пока еще не овладел искусством взрослых когда надо держать рот на замке.
Торнхилл наклонился и большим пальцем вдавил зерно в землю. «А мне без разницы, прорастет оно, или нет, – беззаботно объявил он. – Главное, чтобы все поняли, что Уильям Торнхилл захватил это место первым».
• • •
Сэл устроила то, что она назвала «двором», – кусок земли, который очистила от травы и подметала до тех пор, пока он не стал совершенно гладким. Там она соорудила что-то похожее на дом: очаг, обложенный камнями, куда она на угли ставила чайник и котелок, поставила бочку, которую наполняли водой из ручья, на пару камней водрузила отпиленный от бревна кусок дерева, выполнявший обязанности стола. Она готовила, мыла, мела, восседая на обрубке бревна, чинила детскую одежду или лущила початки, как любая домохозяйка.
За пределы двора она отлучалась только по нужде, и то ненадолго. Торнхилл видел, как она спешила обратно, взгляд ее скользил по лесу, скалам, утесам, небу, пока не останавливался на столе, или на палатке, или на ком-то из детей. На это она могла смотреть, все прочее оставалось для нее невидимым. Он наблюдал за ней, за тем, как она старательно отворачивалась от деревьев, шелестевших на ветру.
