Он услышал, как она, вздохнув, тихо произнесла «да», и он не понял, было это вздохом разочарования или желания, но, наверное, упоминание о Сент-Мэри-ле-Боу сыграло свою роль. «Подумай об этом, Сэл, – сказал он. – О нашем месте». И удивился, услышав в собственном голосе нежность.
Она различила ее тоже. Он почувствовал ее пробудившуюся заинтересованность: «Ты ведь уже все решил и придумал, разве нет?» Она снова повернулась к нему и вгляделась в его лицо. «Да, – ответила она самой себе. – Ты уже решил, и для тебя это важно».
«Пять лет, считая с этого дня, Уилл, но двинемся не раньше, чем родится ребенок, – твердым голосом произнесла она, глядя ему в глаза. – Пять лет, – повторила она, требуя твердого обещания. – Это много, но все равно не пожизненно». А потом усмехнулась: «Кстати, Уилл, запомни, репа растет не на деревьях».
Между рекой и лесом
«Надежду», отплывавшую к мысу Торнхилла, провожала лишь грязно-белая собака с вывернутой лапой. Она стояла на краю причала и, когда Торнхилл сбросил булинь со швартовой тумбы, один раз хрипло гавкнула.
Стоял сентябрь 1813 года. Зима еще не кончилась. Сквозь облака пробивался молочный солнечный свет, по воде пробегал холодный ветерок. Однако скоро с океана подуют теплые ветры, солнце прочно утвердится в небесах, и тому, кто хочет бросить в землю зерно, следует торопиться.
Пока они через Порт-Джексон шли к открытому океану, Сэл сидела, повернувшись лицом к корме, и неотрывно смотрела на остающиеся позади строения, скопление кубиков, бледных в рассветной дымке. «Надежда» легко скользила по воде, паруса лениво хлопали.
Из города до них долетело печальное петушиное «ку-ка-ре-ку». Когда между лодкой и поселением вырос первый мыс, петушиный крик заглушил хохот снующих в ветвях кукабарр – их издевательский смех летел над водой к сидевшему в лодке семейству. Но и тогда Сэл не развернулась, а продолжала смотреть назад, прижимая к груди новорожденную девочку. Они назвали ее Мэри, в честь матери Сэл. Она была крохотной и вела себя так тихо, будто полагала, что все еще пребывает в материнском чреве. Она спала на руках у Сэл, нежные веки в голубых прожилочках трепетали, а ее мать все смотрела назад, на поросший лесом мыс, вся в ожидании последнего знакомого звука, последнего проблеска.
Торнхилл видел, как она оглядела хижину, перед тем как выйти из нее и опустить сшитый из коры полог. Шелудивый Билл отирался возле трубы и наблюдал за ними из-под густых бровей. «Теперь, Билл, это все твое», – сказала она. «Вот уж по нему я точно тосковать не буду», – она попыталась засмеяться, но смех застрял в горле. Дети уловили напряжение и беспокойство в голосе матери. «Па, а там, куда мы едем, есть черные?» – спросил Дик. «Нет, сынок, я там ни разу ни одного не видел», – Торнхилл напомнил себе, что, строго говоря, он и правда ни одного не видел. Сэл смолчала, однако в ее молчании он расслышал понимание того, что присутствие черных не обязательно должно быть заметным.
Как только они обогнули мыс Норт-Хед и «Надежду» встретила океанская зыбь, Торнхилл всем весом налег на румпель: паруса наполнились, лодка рванулась вперед. Каждый раз, когда ветер и вода подхватывали эту крошечную скорлупку – «Надежду», он ощущал что-то вроде благоговейного ужаса.
Такая маленькая лодка в таком огромном море.
«Надежда» прокладывала путь на север вдоль берега, где желтые полукружья пляжей чередовались с мысами. Теперь он знал – выучился у Блэквуда – их названия: Мэнли, Фрешуотер, серый Уэйл-Пойнт и синеющий вдали похожий на молот мыс в том месте, где Хоксбери встречалась с океаном.
Сэл была неважнецким мореходом, ее начало тошнить уже в смирных водах Порт-Джексона, и теперь она забилась под полупалубу, как можно дальше от холодного ветра, и, прижимая к груди Мэри, неотрывно смотрела на лужицу грязной воды, плещущую под ногами. Он время от времени поглядывал на нее. Небо было мрачным, в снастях ревел ветер, а ее лицо явно позеленело.
Торнхилл знал, что она борется с тошнотой и только и думает, как пережить этот переход и то, что ждало их впереди. Он вспомнил девушку на скрипучей кровати в Мермейд-Роу, которая рот в рот кормила его дольками мандарина. Тогда он любил в ней все, что так отличало ее от него. Теперь, когда он смотрел на нее, склонившуюся над ребенком, когда он видел ее аккуратно залатанный чепец, он любил ее не меньше, а может и больше – за ту стальную силу, что в ней скрывалась.
Он смотрел вперед, туда, где ветер когтил воду. Прежде чем повернуть к югу, «Надежда» должна была пройти вдоль берега до самого устья реки, а там уж за дело возьмется прилив. Он покатит вверх по Хоксбери, захватив Торнхиллов с собой. Во второй половине дня они уже будут на месте.
У входа в реку «Надежда» попала в поперечную зыбь, волна грозила поглотить ее совсем, он услышал, как кто-то сзади закричал от страха. Но тут похожий на молот мыс преградил путь ветру, и они вошли в спокойные воды.
«Надежда» шла вверх по реке от отрога к отрогу, каждый мыс отступал в последнюю секунду – казалось, ветер должен был вынести их прямо на сушу. После океанского рокота здесь было очень тихо, они даже слышали, как шуршит под днищем вода.
Небо расчистилось, хотя ветерок был еще прохладный. Они плыли прямо туда, где клонилось к закату солнце, река перед ними отливала серебром. Уилли стоял на носу и наблюдал, как ветерок будоражит воду и как река ему подмигивает. Дик перегнулся через планшир, сунул в воду руку и как зачарованный смотрел, как река вьется вокруг его пальцев. Сэл наконец подняла голову и посмотрела на утесы, поросшие густым, словно мох, лесом, на реку, в которой отражались-множились и утесы, и лес.
Глядя на все ее глазами, Торнхилл понял, как сильно он изменился. Теперь он был совсем не тем человеком, который, впервые попав сюда с Блэквудом, потерял дар речи, столкнувшись с гигантскими отрогами, с живой мощью реки. Теперь эта земля стала его землей обетованной, чистой страницей, на которой будет написана новая история его жизни. Но он понимал, что жене она кажется суровой и неприветливой, испытанием, которое придется выдержать.
Он постарался облечь свои мысли в слова: «Ты привыкнешь, милая. Сама удивишься, как тебе понравится». Он всего лишь пытался ее приободрить, но, как только произнес эти слова вслух, понял, что именно это и хотел сказать. Сэл сделала над собой усилие, глянула на него с бледной улыбкой: «Ну ты и горазд болтать, Уилл Торнхилл!»
«Я сделаю это место таким уютным, что ты подумаешь, будто оказалась Дома, на Суон-Лейн!» – вскричал он, и Уилли захихикал. Но Сэл это смешным вовсе не показалось. С кормы, где он сейчас стоял, Торнхилл видел лишь ее затылок в залатанном чепце и крепко сжатые колени.
Дик посмотрел на лес: «Па, дикари нас съедят?» – и перепуганный Братец расплакался: «Ма, не дай им меня съесть!» Но Торнхилл не намеревался потакать глупостям: «Значит, так, парни! Вы такие маленькие и тощие поганцы, что никто на вас и не позарится».
