А со временем он снова поговорит с Сэл. Понятно, он напугал ее, вот так сходу брякнув о том участке, не продумав, каким образом все это можно осуществить. Надо действовать постепенно, вот и все.
Они с Сэл достали из-под папоротниковой лежанки коробку и при свете масляной лампы посчитали деньги. Тридцать пять фунтов. У них еще никогда не водилось столько денег. Если ему удастся найти подержанные весла, то хватит и на лодку от Уолша.
Сэл взвесила монеты на ладони, пересыпала их с руки на руку. Поднесла одну к лампе, покрутила, полюбовавшись на блеск, оставленный тысячами рук, в которых она побывала.
«Уилл…» – сказала она, и он посмотрел на нее. Голос у нее был какой-то необычный. Сейчас, при свете лампы, он разглядел, что один зрачок в ее карих глазах чуть меньше другого. «Этот Блэквуд, – сказала она. – Я прочла в “Газетт”, что он продает “Королеву”». Он чуть было не спросил, какое это имеет отношение к лодкам Уолша, но сдержался. «Просит сто шестьдесят, но готов снизить цену, – она говорила так, будто вслух размышляла. – Нам стоит ее выкупить. Тогда мы сможем заработать, как он, и быстро».
Взгляд Торнхилла обратился к груде монет на столе, но она его опередила: «Остальное займем, – произнесла она, понизив голос. – У мистера Кинга».
Сначала он даже не поверил своим ушам, но, взглянув на нее, увидел, что она улыбается. «Через пару лет торговых перевозок мы вернем большую часть долга, – сказала она. У него челюсть от удивления отвисла, а она, думая, что ему нужно подтверждение, быстро добавила: – Я подсчитала, Уилл, все должно получиться, – она наклонилась к нему через стол, убеждая, уговаривая: – И тогда мы сможем вернуться Домой».
Он чуть не расхохотался. Все это время он лелеял тайную мечту, а, оказывается, она тоже жила мечтой. У ее мечты был совсем другой финал, но чудо в том, что они оба мечтали.
Она, не зная, о чем он подумал, продолжала гнуть свою линию, глядя на него сверкающими глазами: «Пары лет хватит, Уилл, и мы вернемся Домой. Только представь это, Уилл!»
Он кивнул, как будто тоже думал о Доме, и когда она перегнулась через стол и, положив ладони ему на лицо, поцеловала его, он поцеловал ее в ответ так страстно, что она удивилась. «Да, – сказал он. – Завтра пойду к мистеру Кингу». Но думал он совсем не о том, как скоро они смогут вернуться. Он подсчитывал, как скоро он сможет заняться торговлей на Хоксбери, потому что тогда было бы абсолютно логично и поселиться на реке – короче, когда именно он сможет встать на ту землю и почувствовать, что это его собственная земля.
• • •
Помимо того, что хранилось в коробке, им нужно было еще сто пятнадцать фунтов. Огромная сумма, такая большая, что казалась нереальной – не настоящие деньги, а только звуки, вылетающие изо рта. Там, Дома, он никогда бы на такое не пошел. Да и мысли бы такой не возникло. Но здесь – да, долг не давал бы ему спать по ночам, но при этом мог превратить его в человека имущего. Мистер Кинг согласился дать взаймы, и они с Торнхиллом пожали руки, как будто Торнхилл стал ему ровней.
Он хорошо знал «Королеву»: открытый одномачтовый шлюп девятнадцати футов длиной, от носа до кормы полупалуба, достаточно места в трюме. Она была довольно неуклюжим корытом, тупоносая, широкая, валкая, годная лишь на короткие маршруты, при попутном ветре теряла устойчивость. Но была крепкой и отлично держала удар.
Торнхилл, чтобы успокоиться, вынужден был выпить стаканчик. Но все равно, когда подписывал бумаги, рука у него тряслась.
• • •
Сэл спустилась полюбоваться лодкой. Она снова ждала ребенка и, усевшись на бухту каната, вынуждена была раздвинуть ноги – так ей было легче уложить живот. «“Королева” – странное имя, – сказала она. – Помнишь, у Па была лодка? Он назвал ее “Надежда”? – она улыбнулась Торнхиллу, прищурилась, глядя в безоблачное небо: – Вот и мы должны хранить надежду, и молиться – она улыбнулась воспоминаниям, и ее лицо засияло как прежде: – На лодке была красная полоса, Па особенно гордился этой полосой».
Когда она в следующий раз спустилась в бухту, на руках у нее уже был младенец. Торнхилл вместе с Уилли замазали старое название и на его месте нарисовали новое, старательно скопировав буквы с клочка бумаги, который дал Найтингейл. Красная полоса, проходившая под планширом, смотрелась превосходно. Теперь он понимал, почему мистер Миддлтон так на ней настаивал. Для полного совершенства они нарисовали такую же полосу и вокруг плоскодонки, которую Блэквуд отдал как часть сделки.
«Надежда» была словно создана для отца и сына. Уилли было почти одиннадцать, вполне уже рукастый, здорово похожий на отца, с такой же упрятанной под шапку буйной шевелюрой. А еще он был парнем мужественным. Как-то раз ему веслом придавило палец, он побелел, но ни разу не пикнул. Торнхилл увидел, как напряглась нижняя челюсть, когда он пытался сдержать крик, – мальчишка аж весь раздулся.
Торнхилл знал, какая это боль, и знал, сколько сил требуется, чтобы смолчать.
Уилли ходил с отцом к мистеру Кингу на подписание соглашения. Он уже был достаточно большим, чтобы понимать, чего стоит обещание выплатить сто пятнадцать фунтов. Ему нравилась «Надежда», нравился соленый ветер в лицо. Он никогда не отлынивал от работы, и, укладывая груз или вычерпывая воду, отец с сыном узнавали друг друга.
Весь 1811 год Торнхилл, Уилли и «Надежда» работали: они побывали везде, где требовалось лодочное обслуживание, но чаще всего перевозили товары вверх и вниз по Хоксбери. В Грин-Хиллз, где располагались разнокалиберные фермы, они загружались кукурузой, пшеницей, репой, дынями. В Сиднее трюм пустел, и его загружали тем, что требовалось фермерам, – веревками и гвоздями, шинным железом и мотыгами. Трюм «Надежды» не пустовал никогда, и при каждом переходе к рукам Уильяма Торнхилла прилипала какая-никакая денежка.
У других лодки были и больше, и лучше, но никто в колонии не мог тягаться с Уильямом Торнхиллом и «Надеждой». Он плавал при любой погоде, когда с Уилли, когда в одиночку, что ночью, что днем – все едино. Пока другие спали, он в темноте загружал лодку, греб против течения, и когда другие только выставляли паруса, уже возвращался обратно. На обратном пути из Грин-Хиллз в Сидней другие лодки отсиживались в заливе Брокен-Бей в ожидании, когда волнение успокоится и они смогут без риска идти вдоль берега к Порт-Джексону. Но не Торнхилл. Он пускался в плавание и тогда, когда волны были высотою с мачту «Надежды».
Две причины двигали им. Одна – клочок бумаги, на которой было написано его обещание вернуть Александру Кингу сто пятнадцать фунтов плюс проценты. Эта бумаженция затаилась в недрах письменного стола мистера Кинга, словно змея, всегда готовая напасть и нанести смертельный укус.
А другая – мысль о будущем, ничем не похожем на прошлое. В Лондоне он насмотрелся на руки бывалых лодочников, которые в сорок лет выглядели стариками. Костяшки на руках мистера Миддлтона раздулись, пальцы скрючило так, что они стали похожи на клювы орланов, он не мог этими пальцами, например, набрать из пригоршни монет сумму в полкроны. Торнхилл не мог забыть состарившихся и обнищавших лодочников в доме призрения в Саутуарке, как они, шаркая ногами, брели за жалкой миской жидкого супа.
