Тяжелый?
Как-то в очередной четверг мистер Доуз предпринял еще одну попытку объяснить мне загадку обратного движения небесных светил относительно Земли. И, когда по тропинке к нам сошли Даринга и Милба с детьми, для меня это стало спасением. Мы их поприветствовали, мистер Доуз принес на лопате несколько угольков, и вскоре все мы уже сидели на земле вокруг небольшого костерка.
Я теперь могла худо-бедно произнести бужари гамаррува, что значит «доброго вам дня» на языке этих женщин, и даже понять их ответное приветствие. Это были первые иноязычные слова, что я выучила, если не считать девиза на латыни на фамильном гербе Кингдонов. И мне очень нравилось, что в постижении чуждого мне языка я продвинулась настолько, что даже способна обменяться парой слов во время приветствия. Это было ни с чем не сравнимое удовольствие.
Даринга что-то протараторила, обращаясь ко мне. Я ни слова не поняла из ее речи, даже когда она повторила свою фразу. Даринга размахивала руками, показывая то на меня, то на мистера Доуза. Было ясно, что она подтрунивает над нами, и все остальные находили ее шутку очень забавной. Я повернулась к мистеру Доузу. Судя по выражению его лица, он понимал, о чем она говорила, но на этот раз почему-то не хотел переводить.
– Объясните же, мистер Доуз, – попросила я. – Или мой лингвистический курс уже окончен?
Он пожевал губы, как многие обычно делают, когда их одолевают сомнения, но, будучи серьезным и честным наставником, отказать мне в просьбе не мог.
– Она спрашивает: «Он тяжелый?» – перевел он.
– Тяжелый? «Он тяжелый?» – повторила я.
Чувствовалось, что в этой фразе кроется некий глубокий смысл, который мне самой был неясен. Я только понимала, что мы с мистером Доузом стали объектом шуток и пристального внимания этих женщин.
А мистер Доуз густо покраснел. Покраснел до корней волос. Его смущение и подсказало мне, что же именно так всех забавляет. Тут-то меня и осенило, словно вспышка молнии сверкнула в мозгу: эти женщины думали – или делали вид, будто так считают, – что мы с мистером Доузом встречаемся не только ради занятий по астрономии. Теперь они внимательно наблюдали за нами, ища подтверждения своей догадке.
Все еще красный от смущения, мистер Доуз посмотрел на меня, и его пылкий взгляд сообщил мне то, что я давно знала, но даже мысли не допускала, что мне это известно. Его Святейшество лейтенант Доуз был отнюдь не монах. Напротив, он проявлял живой интерес к представительницам женского пола и, возможно, к одной из них в особенности.
С осознанием этого возникла другая мысль: что меня, как и Дарингу, интересовало, действительно ли мистер Доуз неровно дышит ко мне.
А Даринга тем временем, кивая на мистера Доуза, что-то вещала своим сородичам, отчего те покатывались со смеху. На этот раз она даже перешла на наш язык, сказав: «А парень-то что надо!» – и что-то еще, но дальше я не поняла, так как остальные слова потонули в ее смехе.
– Мистер Доуз, – обратилась я к своему наставнику. Голос мой срывался – то ли от смеха, то ли по какой другой причине. – Даринга что-то пытается мне сообщить, и мне без вашей помощи никак ее не понять!
Он замялся, но потом весело улыбнулся.
– У них есть предание, – начал он. – Похожее на миф о Плеядах или о Семи Сестрах. Так вот, в нем рассказывается о мужчине, преследующем женщин. А Даринга говорит следующее (боюсь, что это обо мне): «А парень-то что надо, но ты поосторожней с его дружком».
– С вашим дружком? – недоуменно произнесла я. – И кто же этот ваш дружок, мистер Доуз?
Он опустил глаза. Я проследила за его взглядом и, даром что замужняя женщина, тоже покраснела.
Миссис Макартур и мистер Доуз
После ухода женщин мы оба долго молчали. Я была спокойна, ощущая внутри себя некое радужное сияние, безмятежность и вместе с тем волнение, словно чего-то ждала. Спешить было некуда.
– Миссис Макартур, я хотел бы вам показать одно местечко, – наконец заговорил мистер Доуз, взяв меня за руку. Через его теплую влажную ладонь мне передавалась дрожь его тела, вызванная глубоким чувством.
«Кровать, должно быть», подумала я и внутренне сжалась, не желая так скоро переходить из нашего нынешнего состояния в то, которое ждало нас впереди. Мистер Доуз это почувствовал и сжал мою руку покрепче.
– Сюда, пожалуйста. – Он повел меня мимо хижины. По крутому склону мы стали спускаться к месту, откуда открывались сверкающие танцующие воды гавани.
– Я называю это место “mon petit coin à moi”
[21], – продолжал он. – Вы понимаете по-французски, миссис Макартур?
Французского я не знала, и он, не дожидаясь моего ответа, повторил, чтобы заполнить паузу:
– Mon petit coin à moi. – Молчание можно заполнить на любом языке, хоть на английском, французском или гадигальском. Это не суть важно. – Что значит «мой укромный уголок». Мой собственный уголок. Mon petit coin — мой уголок, à moi — мой собственный.
Вскоре, продравшись сквозь кусты, мы вышли к небольшой площадке, которую с трех сторон огораживала плотная растительность. Четвертая сторона – с видом на гавань – тоже была занавешена ветвями, но не полностью. Получалось такое укрытое местечко, комната из листвы.
– Mon petit coin à moi, – продолжал мистер Доуз. – Но теперь, пожалуй, его можно называть “notre petit coin à nous”. Что, разумеется, означает «наш укромный уголок».
Как и в тот первый день, когда он без умолку говорил о парусине, об азимуте и ворчливом плотнике, мистер Доуз и теперь за потоком слов, какие только приходили на ум, старался завуалировать переход наших отношений на новый уровень.
Пошарив под каменным выступом, он вытащил одеяло и расстелил его на гладкой каменной полке высотой со стул или кровать.
– Видите, – сказал он, – в mon petit coin есть все необходимое, ведь я провожу здесь много времени.
– Mon petit… как вы говорите, мистер Доуз?
Слушая себя – как я произношу иностранные слова, повторяя за ним каждый слог, – я чувствовала, что сама становлюсь частью его существа. Но главное, что слова, которые мы вместе произносили, мы и понимали одинаково: какое счастье иметь такой укромный уголок, где можно быть самими собой. «A moi». Только мой, собственный.
Нет, не было никакого «удара грома». Все происходило спокойно и естественно, как тает ледяной покров ручейка. Сначала совсем ничего не видно, но потом лед трескается, раскалывается и его уносит течением; обнажается то, что всегда существовало: неслабеющий поток взаимного влечения.
Отношения между нами всегда были предельно просты. Нас связывали взаимная симпатия и приятное времяпрепровождение. Он был чутким и пылким партнером. Много смеялся, обдавая дыханием мое ухо. Чем бы мы ни занимались, я всегда оставалась миссис Макартур, а он – мистером Доузом. И эти официальные формы обращения нам обоим доставляли огромное удовольствие, равно как и наши взаимные ласки.
