Хитрое устройство
Придя в хижину мистера Доуза на следующей неделе, я увидела на столе какое-то странное устройство, похожее на веретено. Я решила, что это станок для прядения или перемотки пряжи, и с ходу, не раздумывая, высказала свое предположение.
Мистер Доуз расхохотался. Смех у него был необычный: он как будто захлебывался им.
– Клянусь вам, миссис Макартур, – ответил он, – даже Королевский астроном не сразу распознал бы, что это такое. Я называю это устройство «модель планетной системы», хотя оно мало похоже на другие подобные модели, которые мне доводилось видеть.
Когда он улыбался, его лицо сразу становилось добродушным, вокруг глаз и у рта прорезались морщинки, образовавшиеся оттого, что он часто смеялся. Пусть мистера Доуза за глаза называли Его Святейшество, но он не был степенным, вечно серьезным человеком.
– Миссис Макартур, вы не поняли, что это такое, и я ничуть не удивлен, – сказал он. – Не очень умелая поделка, но все же это модель нашей солнечной системы. Шар в центре – это солнце, а вот этот шарик – наша Земля.
Мистер Доуз крутанул ручку сбоку устройства, и планеты пришли в движение, причем каждая вращалась с разной скоростью. Хитрый механизм: все планеты вращались по разным орбитам, некоторые медленно, другие быстро, но их приводило в движение одно и то же действие.
– Да, теперь вижу. И правда вращаются!
В своем восклицании я услышала гнев на саму себя, ведь я могла упустить свой шанс или мистер Доуз отмахнулся бы от меня как от глупой скучающей женщины. Но он, проигнорировав мой уничижительный тон, принялся объяснять. Не то, зачем нужна модель планетной системы – ему это было настолько очевидно, что и говорить не о чем, – а то, как он изготовил макет. Плотник дал ему чурки для центральной оси и планет, рассказывал мистер Доуз, а потом он обращался с просьбами к знакомым, и, наконец, лейтенант флота Брэдли сумел достать для него проволоку, которой он закрепил планеты на различных удалениях от центральной оси. Получилась модель планетной системы вверх тормашками, опутанная паутиной искривленных проводков, на концах которых покачивались планеты в виде выточенных из дерева неидеальных шаров.
Мистер Доуз предложил мне покрутить ручку, а сам держал руками основание, и мы, почти соприкасаясь головами, наблюдали движение миниатюрных планет вокруг маленького солнца.
– Можно представить, что ты Господь Бог, – заметила я, – а там внизу люди, и им кажется, что это они принимают решения, хотя на самом деле от нас ничего не зависит.
С запозданием я вспомнила, что мистер Доуз – приятель нашего священника, и, возможно, ему не понравятся слова женщины о том, что она возомнила себя Господом Богом.
– Вы прямо мысли мои читаете, миссис Макартур, – отозвался он. – Работая над моделью, я постоянно напоминал себе, что даже Его Святейшество лейтенант не способен ходить по воде.
Значит, мистеру Доузу было известно, что над ним иронизируют. Меня это приятно удивило. Он обещал быть куда более занятным собеседником, нежели Тенч, хоть у того всегда были заготовлены остроты. Смеясь вместе с мистером Доузом, я чувствовала себя на много лет моложе. Мне было двадцать четыре, вроде бы уже зрелая женщина, но я вновь ощущала себя той девчонкой, какой была, когда мы дружили с Брайди – ветреной, веселой, откровенной и уверенной в себе. Тогда я бесстрашно хохотала без причины, а мой мир еще не ужался до маленьких размеров.
Единственный вопрос
Астрономия переворачивала все мои представления о мироздании: то, что казалось верным, верным не являлось. Например, я считала, что твердо стою на земляном полу хижины мистера Доуза, но на самом деле мои ноги, да и хижина эта, весь материк и океаны – все это, вращаясь с огромной скоростью, неслось сквозь какую-то пустоту.
Эта мысль была настолько нелепой, что я невольно воскликнула:
– Но откуда это известно?
Сообразив, что мой вопрос прозвучал по-детски, я тут же пожалела о своих словах. Но мистер Доуз пришел в восторг.
– Отлично, миссис Макартур, – похвалил он. – Вы задали единственный вопрос, который имеет значение.
Он что – издевается? Мистер Доуз заметил, что меня одолевают сомнения. Я наблюдала, как он тщательно подбирает слова, которые наиболее точно выразили бы то, что было у него на уме.
– Мы сами определяем, что именно, по нашему мнению, нам известно, – отвечал мистер Доуз. – На основе имеющихся данных. В отсутствие дополнительных сведений нам ничего другого не остается. Но самонадеянность недопустима. Мы обязаны подвергать сомнению имеющиеся сведения, понимая, что они неполные. Ну и, конечно, нельзя быть категоричными в своих выводах. Чрезмерная уверенность – плохой помощник.
Казалось, мистер Доуз ставил под сомнение и собственные слова. Он смотрел в сторону, ища более точные формулировки. Но это была именно та истина, осенило вдруг меня, которая всегда была мне известна, просто сама я того не сознавала. И суть ее состояла в том, что окружающий мир и мое место в нем – это то, что видно взору: оно, бывает, радует глаз, но полного доверия не заслуживает.
Прежде чем узнать самое основное о небесных телах, оказалось, сперва необходимо усвоить еще более основополагающие понятия, а до них – еще более основополагающие. Но мистер Доуз был терпеливым учителем. То, что сегодня воспринималось как обескураживающий набор слов, на следующей неделе обретало ясность, и бусинки знаний постепенно нанизывались на нить понимания. Я пришла к выводу, что непонимание – не повод для отчаяния. Наоборот, непонимание – первый шаг на пути к мудрости.
После того, как я изучила в астрономии все, что способна была постичь, мы перешли к ботанике. Колонисты, давая названия местным растениям, превращали их во второсортные подобия тех, что росли у них на родине. Местная вишня, дикий шпинат, петрушка из Ботани-Бэй. Теперь я училась видеть в них не жалкие пародии знакомых растений, а самостоятельные виды. Деревья, похожие на дубы, но уродливые, дававшие скудную тень в жаркий день, оказывается, были такими не просто так. Мистер Доуз обратил мое внимание на блестящие твердые листья: они были повернуты к солнцу краями, что позволяло им сохранять больше влаги. Он объяснил, почему листья на деревьях осенью не желтеют и не опадают.
– Почва здесь бедная, листья растут медленно, – сказал мистер Доуз. – Поэтому они научились выживать в тяжелых природных условиях.
Благодаря мистеру Доузу я поняла, что местные породы деревьев весьма разнообразны и обладают силой, какой никогда не было у дубов. Перестав сравнивать их с растениями своего детства, я стала замечать, как утонченно и грациозно сияющие листья на этих деревьях играют с солнечным светом, как их кроны качаются и извиваются под порывами ветра. И все же одно дерево было особенным: его мягкая светлая кора, многослойная, будто сложенные в стопку листы бумаги. Странное удивительное творение, причуда природы. Но мистер Доуз объяснил мне, что и такая кора возникла не просто так: ее слои защищают дерево от огня и воды.
