– Куда мы бежим? – стонет Августа. – Бежать-то некуда…
– Эй, фраер, скрипочку одолжи…
– Тетя, а вы им скажите, что я ваш сын, – ноет ребенок, пристроившись рядом…
– Какая я тебе тетя?
Взгляд Августы затравленно мечется по пустому коридору, как мячик отскакивая от стен.
Облупленная, когда-то зеленая дверь в подсобку неожиданно приоткрывается, из нее на кафельный выщербленный пол падает яркая полоса света.
– Скорее! – Ленка кидается навстречу неожиданному спасению.
– Это, наверное, трансформаторная будка! – визжит за ее спиной Августа. – Там напряжение…
– Сейчас тут тебе такое напряжение сделают! На двести двадцать…
– И меня возьмите, – хнычет ребенок.
Они, напирая друг на друга, протискиваются в дверь, которая захлопывается у них за спиной.
– Ну и ну! – говорит Ленка.
Августа ошеломленно вертит головой.
Освещен только вход в подземелье – дальняя стенка его теряется во мраке. В полутемном, неожиданно просторном помещении на конторских стульях сидят молчаливые фигуры.
– Тайное общество! – драматическим шепотом говорит Августа.
– Интересно только какое, – задумчиво говорит Ленка.
– За Гершензона или против?
– А они вообще живые? – тихонько спрашивает мальчик со скрипочкой.
– Ох, не знаю… пусть сами скажут…
– Они скажут…
– А этого зачем? – строго говорит человек в черном костюме и хорошем сером галстуке. – Этого не надо.
– Мне страшно, – ноет ребенок, – они меня сейчас обратно вытолкнут… Те-то точно живые…
– Это мой племянник, – говорит Августа, – как тебя зовут, мальчик?
– Изя…
– Это мой племянник Изя. Я его из школы Столярского провожаю…
– Встречаешь…
– Ну да… Оберегаю от влияния улицы.
Глаза Ленки начинают привыкать к полумраку, и она видит, что еще один сидящий одет в какой-то черный балахон, а макушку его прикрывает кипа. Еще один – в хасидском лапсердаке и лихо сдвинутой на ухо шляпе. Что касается четвертого, то его одежда здорово смахивает на саван. Впрочем, тут она не уверена.
– Шалом, – вежливо говорит она.
– Приветствую вас в нашем собрании, – говорит человек в галстуке, видимо исполняющий роль председателя. – Собственно, мы уже больше двухсот лет не собирались, но кто-то так сильно дергает за ткань мироздания, что она трещит по швам…
– Да ладно, хоть есть повод встретиться, – весело говорит хасид, – а то все недосуг…
– Тебе бы все повеселиться, – кисло замечает человек в саване.
– Да хватит вам, коллеги… – Председательствующий хлопает ладонью по стулу – звук получается сухой и гулкий. – Послушайте, дамы, вы тут такого натворили…
– А вы, – осеняет Ленку, – какой-нибудь тайный и мистический Совет Девяти, да?
– Не ваше дело, – холодно говорит председатель.
– Наблюдаете за человечеством, чтобы оно не постигло страшных тайн мироздания…
– Нам что, делать больше нечего? И не надо мне зубы заговаривать. Я о вас говорю. За вами тянется, извиняюсь, астральный след вот такой ширины…
– Мы что, нарочно?
– Куда я попал? – ноет Изя. – Я домой хочу.
– Помолчи, мальчик.
– Это, – объясняет Ленка, – из-за Гершензона.
– Без вас знаю.
– Если вы такой умный, – неожиданно громко и веско говорит Августа, – почему бы вам самим не уложить его обратно?
– Да, – Ленка невольно перенимает противную ноющую интонацию Изи, – мы-то простые смертные… А вы-то…
– Мы пытались… – неохотно говорит председатель.
– И?..
– Что – и? Над ним мы не властны.
– Над одним каким-то Гершензоном, – фыркает Августа.
– Вот этого не надо…
– От нас-то вы чего хотите?
– От вас требуется уложить его в могилу. Тихо и аккуратно.
– Подожди, рабби, – неожиданно вмешивается человек в кипе, – ты упустил из виду одну мелочь. Они сейчас облечены силой и ничем не ограничены.
– Да, – подхватывает человек в саване, и Ленка видит, что ногти на его руках длинные и черные, – может быть, наконец…
– Вечную субботу? – говорит за их спинами еще кто-то, невидимый в темноте.
– А, – кивает Ленка, – знаю… это когда все мертвецы начнут самовосстанавливаться из своих сезамовидных косточек. И что это, по-вашему, получится?
– Ну нет, – твердо говорит Августа. – Через мой труп.
– Что тут творится? – бормочет Изя. – Я уже сошел с ума? Или еще нет?
– Я, конечно, дико извиняюсь, – вступается хасид, – но это, цадики, не наше дело. И даже не Гершензона.
– Всем же будет лучше…
– Хаверим…
– Панове…
– Везде одно и то же, – безнадежно машет рукой Августа, – ты у нас на заседании кафедры когда-нибудь была?
– Через труп? – задумчиво бормочет хасид. – А может, их это… изолировать… ну, до вечной субботы? Его-то дух не упокоится, но без медиумов он все-таки немножко потеряет эффективность.
– Поглядите на нас, – успокаивающе говорит Августа, – ну разве мы можем устроить что-нибудь глобальное? Даже с помощью Гершензона?
– Да-да, – подхватывает Ленка, – мы же такие маленькие, такие жалкие… Ну отпустите нас, а? Что с нас толку?
– Да еще немного – и вы напустите на город тьму египетскую, – брезгливо говорит председатель, – вам дай только воли… Вот вы пришли к рабби Баруху, растревожили его, а там теперь такое творится…
– Мы тут при чем? Вот и ограничьте рабби Баруха… А мы завтра, с утра пораньше, пойдем себе на кладбище, упокоим Гершензона…
– Ничего себе, – неожиданно говорит Изя. – Это что же выходит? Будешь лежать, и не будет устрашающего; и многие будут заискивать у тебя…
– Вот именно, – кивает Ленка.
– Книга Иова, – мрачно говорит кто-то из темноты. – Одиннадцать тире девятнадцать.
– Культурный мальчик, – неодобрительно замечает председатель.
– Я в хедер хожу, – объясняет Изя.
– Наш человек, – бормочет в полумраке хасид.
– Честно говоря, – замечает председатель, – я отнюдь не уверен, что эти камни лежат там именно так, как вы, две шаи, их оставили. Я вообще не уверен, что они там лежат. Они прожгли материю мира. Полагаю, они сами вас найдут.
– Ребе, – говорит человек в саване, – я не уверен, что это лучший выход…
